Альпинисты Северной Столицы  

ГЛАВА II

ЧЕРЕЗ ТУПЧЕК

18 августа

Кишлак Каннишбек на берегу Сурхоб. Два часа дня. Горячее азиатское солнце обжигает. От его пронизывающих лучей мы спрятались тут же, посреди улицы, под тенью двух ветвистых ветел на берегу арыка.

Мы стоим здесь уже с одиннадцати с половиной часов. Так рано стали из-за неожиданной встречи с двумя группами европейцев, что не часто бывает в этих местах.

Одной из групп оказались мои старые знакомые: уполномоченный Наркомвнешторга по сбору пушнины, ехавший с каким-то другим своим сотрудником, и Мусса, мой приятель еще по 1931 году.

Эту группу мы нагнали всего час назад неподалеку от кишлака в одном из боковых ущелий. Другую группу мы застали уже здесь в кишлаке. Это был корреспондент «Правды» т. Мануйлов в сопровождении секретаря партийного комитета Хаитского района, на территории которого мы сейчас находились. Стоянка наша поневоле затянулась…

Стах смотрится в зеркальце, которое постоянно таскает с собою. Храпит, заложивши руки под голову, красноармеец Степченко. Закутавшись с головой в шинель, готовится к очередному приступу малярии уполномоченный Наркомвнешторга. В этих местах, на всем протяжении от Сталинабада до Гарма и от Гарма до Хаита, все европейцы — сплошь малярики. Если кто не заболел, так наверняка заболеет. Опыт прошлого года научил, однако, нас многому, и мы все упорно глотаем хину каждый день — рано утром и поздно вечером. И тем не менее гарантии никакой нет: всех нас отчаянно искусали комары за время нашей стоянки в Гарме, а этого достаточно.

Под деревом сидят на корточках мальчики-таджики и с любопытством рассматривают невиданных гостей.

Наконец первыми поднялись Мануйлов и секретарь хаитского райкома. Они стояли здесь с утра и теперь тронулись в путь. На прощанье защелкали фотоаппараты, и случайные попутчики двинулись из кишлака.

Быстро  развивается советский Таджикистан.

Корреспондент «Правды» и секретарь райкома отправились в горы посмотреть недавно организованный на Тупчекском плоскогорье большой животноводческий совхоз, насчитывающий уже несколько десятков тысяч голов. Гордость этого совхоза — гисарские овцы, чуть ли не по двенадцати пудов весу. А еще в 1931 году мы встретили на этом самом Тупчеке экспедицию Наркомзема, впервые посланную обследовать пастбища Тупчека для организации совхоза. Мы приняли тогда этих наркомземовцев за басмачей. А сейчас совхоз уже организован, и совхозные стада пасутся на полях Тупчека.

Мы выехали около трех часов из кишлака и тронулись сначала над самой рекой, по широкой отмели, поросшей кое-где зеленым кустарником. По карте через час с небольшим мы должны были встретить два кишлака — Уайтиль № 1 и Уайтиль № 2. Около этих кишлаков должен был нас догнать Мусса, согласившийся ехать с нами, чтобы показать дальше дорогу. После этих кишлаков тропинка должна была углубиться в сторону в горные пастбища Тупчека.

Мы действительно через час подъехали к первым кишлакам. Мы проехали оба кишлака, и дорога резко повернула в горы. Зато другая тропинка продолжала бежать вдоль реки.

На повороте наш отряд остановился. Ехать вперед, не зная дороги, было опасно; повернуть в горы — значило заведомо удлинить наш путь. Нам навстречу подымался старик-таджик.

— Иол  якши? — спросил я его, показывая на тропинку, уходившую в горы.

— Якши,  якши!

— Иол яман? — повторил я свой вопрос, указывая камчой1 на тропинку, спускавшуюся к реке.

— Яман, яман (худой, скверный), — вновь подтвердил старик. — Су яман (вода нехороша, или много воды).

Мы повернули наверх. Это был первый большой перевал  который приходилось брать, бесснежный и с хорошо проработанной тропой, но тем не менее трудный и утомительный. Тропа упорно зигзагом подымалась все выше и выше. Даже привычные к горным переходам крепкие красноармейские лошади скоро выдохлись и стали отставать. Пришлось слезть с коней.

Направо за зелеными холмами поднялись уже каменные скалы, и за ними вдалеке заблистали первые снежные вершины.

Тупчек был высокогорной равниной. Снежные вершины принадлежали уже отрогам хребта Петра Первого.

Наконец мои спутники поднялись тоже. Крепче и Лучше всех чувствовали себя киргизы. Две красноармейских лошади отказывались идти. Один красноармеец также выбывал из строя. Очередная жертва малярии, он еле мог сидеть в седле от высокой температуры. К вечеру он свалится совсем.

Но до заката солнца было еще часа полтора, и их нужно было использовать.

Скоро мы натолкнулись на первые киргизские юрты. Это уже было царство гор. Не только одним животноводством занималось население в горах. Три или четыре юрты были разбросаны на полянке. Между ними на довольно большом пространстве было уставлено не менее двух сотен глиняных горшков. Перед нами было гончарное производство кустарного характера, большая гончарная горная мастерская.

Две лохматые собаки с громким лаем бросились на нас, норовя укусить за ноги наших лошадей. Из юрт навстречу вышли две женщины. Мужчин-киргиз не было. Товарищи предложили мне стать здесь на ночь, благо тут можно было достать дров и молока.

Справившись о том, может ли ехать наш больной, я решил все же двигаться дальше до Яшик-куля — большого горного озера, на берегу которого мы думали остановиться.

Озеро Яшик-кулъ в горах кочевой Киргизии на высоте 3500 метров .

Мы не доехали до Яшик-куля. Через час стемнело. Мы ехали по едва заметной тропинке среди бесконечных холмов и лощин Тупчека. Больной красноармеец Горев и другой красноармеец Кульдишеров, лошадь которого совсем почти отказалась Идти, скоро отстали от нас. В этих условиях нужно было во что бы то ни стало отыскать ночлег. Но кругом не было ни намека на деревцо, не было и воды. Рискуя окончательно растерять друг друга, мы разослали в разные стороны проводников-киргиз с заданием во что бы то ни стало найти киргизское становище. Только к восьми часам вечера, уже в темноте, нам удалось на него наткнуться в верховьях речонки Джайланды. Стоянку мы разыскали по блеянию баранов и лаю собак. На этот раз это было довольно большое становище, по меньшей мере в десяток юрт. И, как всегда бывает в горах, мы встретили радушный прием. Хозяева сейчас же притащили и разостлали для нас войлочные кошмы, подушки и одеяла, а рядом запылал большой костер.

Первым делом мы снарядили гонца за отставшими товарищами. И только после этого сели за обед.

Снова, как и в прежние экспедиции, загорелись над головою звезды. Снова, как и прежде, мы легли спать среди юрт на высоте трех с половиной тысяч метров. И снова тихо все кругом. Только черной тенью шагает вокруг спящих караульный и, позевывая, поглядывает на звезды...

Экспедиционный быт полностью вступил в свои права.

19 августа

Мы познакомились ближе со своими хозяевами на следующее утро. Видимо, они были из зажиточных, если не больше. Хозяйка-марджа (жена), в пестром ярко-красном платье до пят, с большими серебряными и оловянными бляхами на груди, с длинными косами с хвостиками из черных ниток и каким-то цветным тюрбаном на голове, принесла нам утром айран (молоко). Другие были одеты более скромно. Но лишь с большим трудом добился я разрешения сфотографировать марджу. Наоборот, хозяин не возражал против того, чтобы запечатлели его физиономию.

С раннего утра мы двинулись дальше. Мне думалось часам к двенадцати, самое большее к двум уже добраться до Девсиара. Дорога должна была все время Идти по горным пастбищам, а потом снова спускаться вниз к реке. Трудностей, таким образом, можно было рассчитывать не встретить. Лишь бы только скорее добраться до Яшик-куля, после которого холмы должны были совсем прекратиться и начаться совершенно ровное плато.

Но к Яшик-кулю мы добрались только через два часа, и только к одиннадцати часам выехали на равнину.

Яшик-куль поразительно красив. Горное озеро, иссиня-голубое, сжатое высокими холмами, как бы заброшено сюда какой-то случайной прихотью судьбы. Вода удивительно прозрачна, на дне можно видеть каждый камешек. От берега дно шло, быстро и ровно понижаясь; соответственно менялся и цвет воды. Такие озера часто встречаются в горах, но Яшик-куль поражал своими размерами. Если верить глазам, не меньше полкилометра, а то и больше достигал он в диаметре. Нам пришлось объехать его почти весь, пока тропинка через небольшую лощину вывела на плато, или собственно Тупчек.

Мы знали это плато. В 1931 году мы выехали на него после того, как ночевали на берегу реки Вейдзирк, где утром нас разбудило землетрясение. Я узнал теперь и это плато, и разбросанные кучки юрт, и основное направление дороги. Одно время, правда, мелькнуло сомнение: а не следует ли пересечь равнину поперек, вместо того чтобы ехать прямо на восток по равнине, как вела дорога? Направо виднелась кучка юрт, и по памяти казалось, что именно в этом направлении мы поехали в 1931 году. Но ехать по памяти я не решился, а основная дорога ясно шла вдоль равнины.

Через два часа мы проехали равнину и углубились снова в надвигающуюся цепь холмов. Это означало, что мы проехали не меньше десяти-двенадцати километров. А это в свою очередь означало, что мы поехали не той дорогой, которой ехали когда-то, в 1931 году. Но сбиться было невозможно. Дорога была только одна, та, которой мы ехали. И все же это была не та дорога. Та была гораздо короче, а эта шла в обход.

В особенности нам это стало ясно, когда, проехавши еще час, мы увидели перед собой внезапно еще одно озеро. Никакого второго озера в 1931 году мы не видали. На карте дорога проходила вдоль озерка под названием Кош-куль, но был ли это на самом деле Кош-куль, — мы тоже не знали. Расчет добраться до Девсиара к двенадцати часам оказывался явно неверным. Шел уже первый час.

У озера опять чернели киргизские юрты, и мы снова повернули к ним, чтобы отдохнуть и накормить коней. Напрасные надежды. Трава кругом была вся выжжена солнцем, а у озера рос только жесткий тростник.

Двинулись дальше. Дорога была совершенно незнакома, а карте я уже больше не верил.

Примерно через два часа мы по узкой тропинке вышли в большое ущелье, сплошь заросшее мелким кустарником и лесом. На дне ущелья бежал бурный горный ручей. Над скалами поднялись снежные вершины и заблистали ледники... Мы со Стахом сразу узнали теперь, где мы находимся: это было то самое ущелье реки Дивоны, в которое мы выехали в 1931 году с Тупчека. Оно должно было нас вывести по Дивоне прямо к Муук-су, но западнее Девсиара и даже западнее кишлака Муук, где нами был поставлен два года тому назад астрономический пункт. От этого ущелья до спуска к Муук-су нас разделял еще один большой высокий перевал с хорошо проработанной горной тропой.

На живописной лужайке, на берегу реки сели отдохнуть. Отсюда до Муука оставалось  не больше  полутора часов езды.

На вершине Муукского перевала все снова собрались. Повторилась опять вчерашняя картина. Теперь уже двух красноармейцев трепала малярия. И снова две лошади категорически отказались Идти после тяжелого подъема. В конце концов, оставив больных отлеживаться, мы вчетвером — я, Стах и два киргиза-проводника — отправились к видневшемуся уже внизу Мууку: устраивать ночевку и искать своих. От Муука до Девсиара было каких-нибудь четыре километра, или полчаса езды. А в Девсиаре должны были нас ждать наши. Знакомая тропинка вьется и бежит с гор все ниже и ниже к кишлачку, разбросанному на ровной террасе. Терраса падает к Муук-су крутым обрывом. Вправо уже виден Девсиар.

Вот сбоку на скале поднялся наш астропункт. Он цел и невредим, несмотря на истекшие два года. И мы уже едем по узеньким улочкам Муука.

Оставивши наших проводников в Мууке, мы поручили им найти вакиля — члена совета, уполномоченного по кишлаку, с просьбой приготовить нам ночлег. Пришпорив лошадей, мы поскакали Стахом в Девсиар.

В Девсиаре едва ли двадцать глиняных избушек. Найти своих будет очень легко. Навстречу из халуп выглядывают таджики.

— Бар урус-адам? (русские есть?)

Один из таджиков, крепкий и здоровый малый с курчавой бородой, выходит навстречу.

— Иок (нет, никого нет).

— Как нет? Здесь же должны быть русские.

— Иок.

— А караван бар?

— Караван иок.

— Где же он?

— Ушел.

— Куда?

— На Сагран. — И он машет рукой по направлению к горам.

— Весь ушел? А Вася, а Петька? Таджик радостно кивает головой.

— Вася бар, Петька бар.

Ну, наконец-то договорились.

— А где же остальные? А Бархаш?

— Бархаш бар.

Оказывается, он всех знает.

— Но где же они?

— Ушли в Сагран.

Вот так-так? Значит, никого нет, значит, стоянки нет? Где же мы будем их искать?

Стахтут вспоминает: Бархаш ему говорил, что в случае, если мы не найдем базы в самом Девсиаре, это значит, что она не дальше трех-четырех часов езды. Но три-четыре часа езды — это только так говорится, а сейчас уже седьмой час вечера.

И мы опять пытаемся расспрашивать таджиков. Мало-помалу выясняется, что не все русские ушли в Сагран, часть вместе с Васей (это наш завхоз) и всем караваном ушла почему-то обратно в Дараут-курган, причем оставили у этого таджика два мешка арпы (ячменя). Это самое необходимое сейчас для наших кавалерийских лошадей. Мы не можем держать их все время на одной траве.

В Девсиаре нам больше делать нечего, и мы возвращаемся назад в Муук, где застаем своих всех в сборе. Тем временем они устроились уже на ночь в мечети, куда их отвел вакиль. От вакиля узнаем, что тут же в Мууке стоит добровольческий отряд Валтабая. Начальник сейчас куда-то уехал и придет к нам завтра утром.

Отложив всякие дальнейшие попечения на завтра, мы идем спать. Намеченный план мы выполнили полностью. За три дня мы покрыли сто восемьдесят километров. Не наша вина, что мы не нашли своих в Девсиаре. Мы сделали все, что могли.