Альпинисты Северной Столицы  

ГЛАВА III

НА БУРДЮКАХ

Путешествие на бурдюках было последним из эпизодов нашей экспедиции, заставившим всех нас еще раз пережить не особенно приятные минуты, но оставшимся навсегда в памяти благодаря своей  оригинальности.

Бурдюк — это просто надутые воздухом восемь бычачьих шкур, уложенных по четыре в ряд, на которых укреплены сверху крест-накрест жердины вроде сетки с квадратными окошками до полуметра шириной. На этом утлом суденышке «без руля и без ветрил» переправляются таджики по бурным волнам бешеных горных рек. Суденышко крутит во все стороны, а бурдючники умело выгребают воду примитивными деревянными лопатами вроде тех, которыми у нас в больших городах дворники сгребают снег. Надувают бурдюки тоже довольно примитивно — прямо ртом, за неимением насоса или какого-либо иного приспособления.

На таких-то бурдюках двинуться вниз по Сурхобу от Хаита до Гарма предложили мне теперь мальцы, чтоб сэкономить время.

Но одно дело переправиться на бурдюках с одного берега на другой за какие-нибудь полчаса по руслу, более или менее известному бурдючникам-таджикам, и другое — пройти на них восемьдесят или девяносто километров, считая все изгибы, вниз по бешеной реке со всеми ее капризами и неизведанными, никем не проверенными глубинами, бурунами, отмелями и прибрежными камнями и скалами. Я категорически отказался поэтому от такого опасного эксперимента и запретил мальцам даже думать о нем. Они, однако, настаивали на своем, заявив мне, что-де и хозяин наш однажды уже совершил такое путешествие и в пять с половиной часов добрался от Хаита до Гарма. Пять с половиной часов или полутора суток? Мчаться по волнам вниз по течению или трястись тридцать с лишком часов на киргизской лошади по горам и горным тропам Таджикистана?.. Эти последние соображения заставили меня более серьезно отнестись к  предложению  мальцов.

— Ну, а сколько груза, — спросил я уполномоченного, — и сколько же человек поднимут ваши бурдюки?

— Вас пятеро да бурдючников будет человека три, да груза у вас  килограммов сто-сто двадцать наберется — поднимут. Ишаков и баранов перевозят на бурдюках связанными, — сказал он, — и лошадей переправляют вплавь, привязанными к бурдюкам...

— Гм... а может быть, попробовать? Можно будет вызвать   бурдючников?

— А мы сейчас их вызовем, они на том берегу. Завтра утром вы сможете часов в десять выехать; часам к четырем вы будете в Гарме.

— А не опасно?

— Как вам сказать... Опасность, конечно, есть. Бурдюки — дело неверное, главным образом из-за прибрежных скал. Ну, да бурдючники у нас опытные, и я думаю, что можно спокойно ехать...

— Ладно, пусть будет по-вашему! Едем на бурдюках! Радость обоих мальцов была неописуема, хотя они и старались этого не показать.

Это было поздно вечером девятнадцатого сентября. Но долго не могли заснуть мальцы, и долго слышан я, как полушепотом они переживали заранее все прелести завтрашнего  путешествия.

Рано утром я поднял всех по обыкновению к семи часам утра, с тем, чтобы к десяти можно было действительно тронуться в путь. И как всегда расчеты оказались ошибочными. К десяти часам утра бурдючники явились. Бурдючники, но не бурдюки... Бурдючники — трое загорелых бородатых таджиков в белых полотняных рубахах, в туфлях на босу ногу — заявили, что их бурдюки не в порядке и что по меньшей мере часа два им нужно на то. чтобы поддуть бычачьи шкуры и залатать дыры.

— Дорога, — сказали они, — будет дальняя, и нужно, чтобы все было в порядке.

С этим, конечно, пришлось согласиться. Они ушли, сказав, что к часу все будет готово.

Тронулись мы действительно в час дня и, проехав кишлак, скоро подъехали, пересекши пару рукавов Сурхоба, к широкой отмели, проходившей около главного русла, где стояли готовыми бурдюки и ждали нас бурдючники.

То, что мы увидели, превзошло все наши ожидания.

На плесе реки вытянутыми на берег лежали бурдюки. Бычачьи шкуры были сделаны примитивно. Сравнительно небольшие по объему, настолько, что каждую можно было охватить руками, они имели по четыре отверстия, — по два с каждого конца, туго-натуго завязанные веревками. Каждое из этих отверстий кончалось чем-то вроде катушки, через которые таджики вдували воздух в бурдюки. Каждая шкура кроме того имела по три-четыре дырки, заткнутых ватой или хлопком из халатов бурдючников. При мне один из бурдючников на коленях затыкал подкладкой своего халата очередную дырку. Жерди были привязаны к бурдюкам просто лыком. Лопаты были расщеплены, поломаны, перевязаны веревкой и проволокой. Самые жердинки, которые лежали поверх бурдюков, были не толще человеческой руки. И на этом-то «корабле» нам предстояло плыть около шести часов по бешено несущейся реке, причем сами бурдючники не могли с уверенностью сказать, что они точно знают и русло реки и все ее сюрпризы.

Бурдюки.

— Гм... Ну, и бурдюки!.. — сказал я.

Мальцы, видимо, тоже были смущены. Только Бархаш и Воробьев не подавали вида, что на них производит впечатление наш дредноут. Бархаш по обыкновению сосредоточенно молчал, а Воробьев болтал обо всем, о чем угодно, только не об опасности движения на бурдюках.

Бурдючники взяли наши мешки и водрузили их посредине на жердинах, связав их друг с другом так, чтобы они не могли провалиться сквозь квадратные отверстия деревянной решетки.

Сколько нас? Пять и три бурдючника — восемь. Восемь человек и пудов пять груза...

— Не много ли будет?

— Выдержат. Они по тонне хлеба перевозят на бурдюках.  Отступать не приходилось. Мы распрощались с хозяином, поблагодарили его за радушный прием, с некоторой опаской уселись и наконец сказали:

— Трогай!

Бурдючники сразу столкнули наше суденышко в воду и, как только оно сошло с камней и щебня и закачалось на волнах, моментально вскочили на него и в определенном порядке расселись по углам — двое спереди и один сзади; таким образом, только один угол бурдюков оказался без бурдючников. Впрочем, сейчас же стало ясно, что определить точно, кто сидит спереди, а кто сзади, на бурдюках вообще нельзя: течение нас подхватило и понесло, и не отплыли мы еще и десятка метров, как наш плот завертело по волнам, как мяч: те, которые только что были сзади, оказались спереди, а те, которые были спереди, оказались сзади, и так было каждую минуту. Поехали...

Первое впечатление было, однако, не неприятно. Течение несло нас по широкому руслу главного рукава. Мимо нас бежали в обратную сторону длинные полосы покрытых мелкой галькой и камнем отмелей, за отмелями шли зеленые берега, сады кишлаков, желтые поля ячменя, а за ними медленно двигались подымавшиеся вдали каменные вершины гор. Несмотря на быстроту течения, несло нас ровно и плавно. Бурдючники почти не работали, изредка только выгребая к середине тогда, когда русло делало очередной поворот. Даже крутить нас стало меньше. Мы успокоились и даже защелкали своими фотоаппаратами.

Так началось наше путешествие на бурдюках.

Недолго продолжалось, однако, такое «мирное житие». Один из бурдючников вдруг бросил свое весло и, ставши на карачки, нагнулся к ближайшему бурдюку, вытащил хлопковую пробку из катушки, тут же на ходу взял катушку в рот и начал надувать бурдюк. Оказалось, что бурдюк все-таки, был с дефектом, и воздух уходил из него с тонким свистом из какого-то неизвестного отверстия. Подремонтировав один бурдюк, бурдючник принялся за другой. За ним и другие бурдючники сложили свои весла и тоже начали ремонтировать бурдюки; один, старший бородач, оставался все время на страже. Это уже было не совсем  приятно.

Но все же, пока мы шли по тому же широкому руслу, в конце концов никакой опасности в этом не было, так как в любой момент мы могли пристать к тянувшимся с обеих сторон большим отмелям.

Вскоре стало, однако, сказываться незнание бурдючниками русла. Река причудливо меняла направление, и все чаще и чаще наш бурдюк стало наносить на мелкие места. В этом случае мы все чувствовали, как вдруг бурдюки своим пузом начинали задевать за мелкие камни. Затем бурдюки застревали и останавливались, тогда бурдючники соскакивали в воду и сталкивали наш плот руками к более глубокому месту. Угроза того, что какой-нибудь бурдюк будет прорван насквозь попавшимся большим камнем, становилась все реальнее, не говоря уже о том, что от этого постоянного царапанья бурдюков о дно прочность их все уменьшалась.

В конце концов, после полутора часов движения, пришлось остановиться уже для капитального ремонта. Плот бурдюков пристал к очередной отмели, и мы все сошли на сушу, чтобы дать возможность проверить состояние всех бычачьих шкур. Две из них, находившиеся в самом центре, представляли собою уже пустые болтающиеся мешки, — воздуха в них не было совершенно, а булькала вода.

Время это мы использовали для завтрака. Ремонт занял около  сорока   минут,   и мы   тронулись дальше.

Хаит давно уже исчез, а вместе с тем переменился и ландшафт. Вторая часть пути оказалась, однако, далеко не такой спокойной, как первая. Мы пошли теперь по реке с гораздо меньшим числом рукавов, чем раньше. Горы сдвинулись с обеих сторон, и вместо широких отмелей и мягких травянистых берегов черные отвесные скалы начали все чаще и чаще попадаться на пути. Когда река поворачивала к таким скалам, в особенности тогда, когда она вся устремлялась в одно русло, ее течение делалось страшно бурным и стремительным. Наш плот в этих случаях начинало вертеть волчком. Несколько секунд он крутился, как бешеный, на одном месте и потом пулей вылетал опять на более спокойную воду. Волны, самые настоящие морские волны захлестывали в эти минуты его со всех сторон; иногда он принимал положение с уклоном чуть ли не градусов в тридцать, — в эту минуту мы все хватались руками изо всех сил за деревянные жерди, опасаясь быть смытыми и сброшенными в бешеную реку.

Наибольшая опасность наступала тогда, когда мы пролетали под самими черными скалами. Даже спокойные бурдючники и те в такие моменты, выгребая изо всех сил своими жалкими деревянными лопатами, испускали гортанные крики:

— Ого! Угy!..

Они как бы старались подбодрить ими друг друга и помочь бурдюкам вырваться из бурунов и выскользнуть на тихую воду.

После первой же такой передряги, поглядевши на своих ребят, я заметил, что румянец с их щек исчез, а после второй передряги видел, что они посылали бурдюки к чертям не с меньшим удовольствием, чем посылал их я. Только Воробьев держал себя показно весело и в самых опасных местах покрикивал Полякову:

— Эй,  фотограф! где же твоя «лейка»? Вот она, хорошая волна.

Волны действительно были хорошие.

Во всяком случае, когда еще через два часа после такой езды мы опять остановились для второго капитального ремонта бурдюков, все были ужасно рады, что могли вздохнуть и получить хоть некоторую передышку.

Я оглядел наши походные мешки, — они тоже были полны водой. Средние бурдюки опять дали течь и превратились в тряпку. Держались хорошо только основные боковые бурдюки. Мы ехали уже около четырех часов. Вдали уже можно было разглядеть гармские песчаниковые горы и гармский черный нависший мыс. Но это совсем не значило, что мы были близко. По нашим расчетам, мы шли с быстротой не меньше пятнадцати-восемнадцати километров в час. И при такой быстроте километров двадцать пять — тридцать еще нас отделяло от Гарма.

Я даже боялся, что будет поздно, что мы не поспеем до захода солнца. Оно еще сияло на безоблачном небе, но уже явно склонялось к горизонту, а если оно зайдет за черную вершину раньше, чем мы доберемся до Гарма, нас охватит обычно наступающая очень рано на этих высотах непроглядная темь.  Ночевать же на бурдюках было невозможно. Мы заторопились поэтому скорее двинуться в последнюю часть пути. Но как на зло в этой последней части река опять пошла узким руслом. Долина реки по-прежнему была широкой, но главное русло проходило под скалами, затем причудливо загибало, наискось пресекало всю долину, опять шло под скалами уже по противоположной стороне и опять вновь проходило узким руслом при подходе к Гарму. И опять начало нас бросать по волнам и опять начало наносить на буруны.

Последнее препятствие оказалось самым страшным. Почти под Гармом, в каких-нибудь пяти километрах от него, река делала крутой поворот, под самым выступом огромного нависшего утеса. Средние бурдюки к этому времени опять отказались работать, ноги наши были почти в воде, а бурдюки несло со страшной силой прямо на скалы, прямо на пенящиеся буруны. Я начал прикидывать, есть ли у нас какая-нибудь надежда выплыть на ближайшую отмель, если бурдюки разобьет и мы окажемся в воде. Надежды, конечно, не было никакой...

Схватившись за деревянные хрупкие жерди, мы ждали этого последнего момента. Огромные волны, нахлынув сзади, обдали нас с ног до головы холодными брызгами... Снова с теми же криками бурдючники изо всех сил выгребали в сторону от скал и бурунов. Под самыми скалами черные камни высовывались прямо из воды.

Но в самый критический момент, когда нас со страшной силой бросило прямо на буруны и завертело так, что мы все невольно начали читать «отходную», нас вдруг вынесло вон из бурунов на тихую воду. Надо прямо сказать, что только исключительная опытность бурдючников спасла нас от гибели. И только когда шипящие, пенящиеся волны остались позади, мы все смогли отпустить онемевшие, прилипшие к жердям руки и протянуть напряженные, закоченевшие ноги.

— Ух!..

А дальше шла уже спокойная вода. Из главного русла мы свернули в боковой рукав, по которому плавно понеслись по направлению к беленьким домикам Гарма и его примитивной пристани.

Но пристать сразу оказалось тоже нельзя. Мы пронеслись мимо   маленькой электростанции, приютившейся над самой водой, и наконец повернули к пологой отмели уже под самым Гармом. На отмели мы уже видели верховых лошадей и пограничников, выехавших нас встречать. Их предупредили по телефону из Хаита о нашем приезде.

— Стоп! Приехали.

Бурдюки мягко ткнулись о песок.

Когда мы вышли на берег, бурдючники вытащили плот и подошли к нам, так же радостно улыбаясь, как и мы. Мы с признательностью горячо пожали им руки.

Наш старый знакомый т. Кормилицын встретил нас радушно, как два месяца назад, и покачал головой.

— Опасное вы путешествие проделали, — сказал  он.

— Да, это верно.

— Мы не рискуем так путешествовать.

— Ну, что же, надо всего попробовать. Надо позаботиться теперь о том, чтобы доставить бурдюки обратно.

— Ничего, мы завтра снарядим верблюда и, нагрузивши на него бурдюки, отправим их обратно. Едем сейчас ко мне, там ждет нас чай и ужин. Самолет заказан, завтра сможете двинуться дальше.

Да! С бурдюков на самолет! Пожалуй, только в советской стране еще возможно такое сочетание противоположностей. И в этом появляется все та же могучая диалектика социалистического строительства нашей страны.

Так окончилось наше путешествие на бурдюках.

А вечером, уже за чашкой чая и сытным ужином, я посмеивался над своими ребятами:

— Что, бурдючков захотели, сукины дети? Ладно! Будете теперь помнить ваши бурдюки!..

Ребята весело хохотали...

На этом я могу закончить наш рассказ об экспедиции 1933 года и наших путешествиях по льдам, горам и волнам Таджикистана.