Альпинисты Северной Столицы  

ДВА ВЫСОТНЫХ ШТУРМА

  Первое знакомство с Памиром. Первые высотные маршруты. Познание гор и людей, с которыми связаны лучшие восхождения. Спутники, с которыми шел к вершинам, делил палаточный кров и глоток воды. Строки эти — дань людям и горам, что внесли в мою жизнь светлое и радостное. Моя любовь к горам, мои друзья на тропе жизни, часть ее самой — так или иначе связаны с одним из оригинальнейших районов Памира — ледником Бивачным и окружающими его вершинами.

В моих поездках на Памир ледник Бивачный чаще всего был пунктом, от которого начинался путь в поднебесье. И пусть не всегда он был триумфален, не всегда , выводил на самую высшую точку горы. Это не самое главное, не это суть моего альпинизма, хотя считаю, что, прежде чем отступить, покинуть гору, не завершив маршрута, нужно использовать самый малый шанс. Я всегда был за продолжение штурма.

С ледника Бивачного мне впервые открылся пик Коммунизма — высочайшая вершина Родины. Тогда в свои двадцать лет попробовал на ощупь скалы и снег Памира, вдохнул холодный воздух высоты и с тех пор вновь и вновь мечтал вернуться к этим стремительным кручам. Раз за разом удавалось осуществлять свою мечту. От первых маршрутов, пройденных на Бивачном, до лучших первовосхождений на самую главную вершину страны.

В эти строки легли события, рассказывающие о главных восхождениях. События, казалось бы, совсем недавнего времени. Однако за эти годы советский альпинизм шагнул до вершины Эвереста, хотя наше альпинистское поколение считает, что этот шаг мог быть сделан гораздо раньше.

Год советского Эвереста — какое из поколений нашего отечественного высокогорного спорта не мечтало о нем?

Период 70-х годов привлек внимание общественности к альпинизму, выдвинул на передний план мужественных восходителей из многих городов и республик, достойно дебютировавших на априорных маршрутах за рубежом, смело внедривших новую технику и тактику покорения наших самых высоких гор, вычеркнувших из альпинистской терминологии слово «неприступный», заменив его на «объективно опасный».

В советском альпинизме в те годы был как бы снят «запрет» на высоту. Все стремились на «семитысячники» и с успехом восходили на них. Газеты шумели о преодолении неведомого и невидимого психологического барьера высоты. Пик Ленина стал вершиной для паломничества на семь тысяч метров над уровнем моря. Альпинисты московского «Буревестника» под лозунгом «Все четыре семитысячника за один сезон» каждое лето со всех сторон топтали склоны трех из них. Два «семитысячника» стало обыденностью.

Помню номер газеты из Челябинска со статьей об успехах тамошних восходителей и претенциозной надписью — «А что, Ташкент — не может два семь тысяч за сезон?»

Ташкент мог. Мы не просто из самомнения, а по праву считали себя одной из сильнейших высотных команд в стране. Мечтали о Гималаях. Наш республиканский спорткомитет ходатайствовал перед всеми вышестоящими инстанциями о разрешении на какое-нибудь восьмитысячное восхождение, к примеру, на Аннапурну. Другие команды наращивали километры на траверсах. «Две недели выше шести тысяч», «20 километров по хребту Академии» — поистине жюльверновские заголовки выходивших в то время газет и журналов.

На высоту вышли представители точных наук и профессий — физики, медики, биологи. Десантировались парашютисты. «Забегали» в радиальных отклонениях горные туристы.

Мы пробовали себя и в многодневных траверсах и в длительных штурмах по новым, более трудным маршрутам на уже покоренные именитые вершины. А в 1969 году замахнулись на пик Победы. Тогда для советских альпинистов вершина была не просто суровой горой, где превратности погоды ставили сложные тактические задачи, а как бы непреодолимым рубежом из-за многих неудачных восхождений. Стремление всех альпинистов «взять Победу» особенно возрастало в связи с учреждением наградного знака «Покоритель высочайших вершин СССР», тут же нареченного журналистами знаком «Снежного барса».

И пусть это повествование немного выйдет за поставленные мною самим географические рамки, но я не могу повести читателя по тропе пик Коммунизма без короткого экскурса на тань-шаньский ледник с симпатичным именем Звездочка, без воспоминаний о рисковом пилоте-вертолетчике Игоре Цельмане, о том, как бегали на радиосвязь в лагерь дончан на соседний ледник Дикий, как волею нелепого случая поднимались на склоны Хан-Тенгри в поисках сорвавшейся алма-атинской связки.

Я не хочу оставлять за барьером памяти те минуты, когда с затаенной завистью смотрел на Бориса Студенина, который, не снимая рюкзака и вырываясь из объятий (он только что спустился с Хан-Тенгри), бросился к радиопередатчику и уже через час вместе с Юрием Розиным шагал в сторону пика Победы.

...те долгие дни и ночи, когда наши ребята, выйдя на штурм, отсиживались на плато 5300, затем короткими атаками пробивали путь по северному гребню в нескончаемой круговерти ветра и снега и, наконец, установили две палатки над горбом ледопада — плацдарм для главного штурма.

...и ту нескончаемую ночь, когда по связи нам передали, что шестеро еще не вернулись с горы, и мы, собрав рюкзаки, выходили в ночь, где выла пурга, и вглядывались в ту сторону, где должен был быть силуэт вершины.

...и нашу радость наутро, когда в облачных отрепьях увидели шесть таких маленьких, медленно движущихся точек.

...напряженность безмолвной встречи и полусмятую сигарету, которую так долго берег для друга; сигарета, к которой потянулись  растрескавшиеся губы, и остальное, остальное...

Прошел год. В плане новых горовосхождений встал пик Коммунизма. К тому времени на высочайшей вершине страны побывало почти двести человек. Со всех сторон было проложено десять маршрутов, в том числе и по отвесу южной стены. Десять. Много ли это? Положение горы, разграничивающей три ледниковые системы Памира с ее множеством гребней и контрфорсов, позволяет до сих пор находить новые пути к ее вершине. Сейчас на пик Коммунизма насчитывается уже двадцать семь маршрутов, исключая многовершинные траверсы.

Кроме престижа — побывать на высочайшей вершине страны — наша команда поставила своей задачей подняться на нее новым оригинальным маршрутом. Еще при первовосхождении на соседний пик Известий мы обратили внимание на четкий контрфорс северо-восточного склона горы. Были сделаны снимки, позволившие убедиться в возможности подъема по этому пути. Открытым оставался только вопрос акклиматизации. Организация какого-либо лагеря на самом контрфорсе была невозможна из-за того, что нижняя часть контрфорса перекрывалась " трассой мощных ледовых обвалов. Режим падения ледовых масс не поддавался никакому графику. Восхождения же на соседние вершины отвлекли бы весь состав экспедиции от основной задачи. И тогда, не помню, кто и как предложил по тем временам фантастический план. Заключался он в том, чтобы наибольшим составом подняться на пик Коммунизма по маршруту 1933 года, затем компактной группой пройти контрфорс и при благоприятных условиях штурмовать вершину в третий раз по пути Буданова.

Детальная разработка этого общего плана экспедиции сводилась к следующему:

первый маршрут — оборудовать большой опорный лагерь на оконечности восточного гребня (5600), выход в него осуществить по новому пути во избежание обвалов висячего ледника, перекрывающих весь участок пути до отметки 5600, провесить перильный путь по скалам между участками 5600 и 6400, всем спуститься в ледниковый лагерь для отдыха и завершить этап штурмом вершины тремя последовательными группами с однодневным разрывом между ними;

второй маршрут — группой пять-шесть человек пройти северо-восточный контрфорс в стиле, который начал входить в обиход, как «альпийский»;

третий маршрут — в тот день, когда будет очевиден успех на северо-восточном маршруте, другой группой начать восхождение по левому восточному гребню в том же стиле.

Надо сказать, что два последних маршрута были заявлены в чемпионате страны соответственно в высотном и высотно-тех-ническом классах. Конечно, план был грандиозен и, как показало время, вполне выполним, и сейчас трудно винить кого-либо в том, что итог был подведен в тот день, когда стал очевидным успех на втором маршруте.

Чтобы восстановить весь ход экспедиции 1970 года на ледник Бивачный, обращаюсь к своим дневниковым записям.

1 июля. День начался с долгого ожидания вертолета. И вот, наконец, к полету все готово. Вертолет разбегается по бетонному полю и «по-самолетному» поднимается в воздух. За бортом поплыли зеленые квадраты полей хлопка, узкие ленты рек и каналов, рыжие от выгоревшей травы предгорья. Пролетаем над Ферганой, Кызыл-Кией, скалистыми теснинами Исфайрамсая. Внизу в полумраке ущелья — сжатая скалами белая нитка реки, рядом — желтая ниточка дороги. А за бортом так близко — можно дотянуться — клочковатые облака, зацепившиеся за остроконечные вершины.

По ущелью Исфайрамсая сто лет назад впервые прошел на Памир русский географ А.П. Федченко. С его именем связано открытие Памира для географической науки.

Вертолет низко проходит над голыми осыпями перевала Тенгизбай и спускается в Алайскую долину. Путь, который отнял у Федченко несколько дней, мы преодолели за считанные минуты. Внизу мелькнули белые домики Дараут-кургана, серый квадрат глинобитной крепости с единственной полууцелевшей башней. Приземляемся в местном аэропорту, нас встречают наши же ребята, прибывшие сюда на автомашинах.

3 июля. Над Алайским хребтом нависли грозовые тучи, грохочет гром, порывы ветра несут по долине песок и пыль. В такую погоду ждать вертолета из Ферганы, куда он вчера улетел за горючим, бесполезно. И чтобы убить время, мы решили устроить географический вечер. Сережа Черепанов и Вадим Рассоха нарисовали орографическую схему Памира и, пользуясь ею, я рассказал ребятам все, что знал о пике Коммунизма, об истории его открытия и покорения, о соседних хребтах и вершинах. Говорил о первоисследователях Памира — об А.П. Федченко, В.Ф. Ошанине, Н.И. Косиненко, Н.Л. Корженевском, о первопроходцах этих, еще не так давно неведомых гор — Н.П. Горбунове, Н.В. Крыленко, О.Ю. Шмидте, И.Г. Дорофееве, А.В. Москвине. Начальник нашей экспедиции Вадим Эльчибеков рассказал о штурмах пика Коммунизма альпинистами нашей республики в 1958-1959 годах.

У Вадима Ашотовича Эльчибекова за плечами солидный альпинистский стаж, который исчисляется уже двадцатью годами. Его знакомство с горами, в частности, с Памиром, совпало с альпинистским открытием и освоением этой горной страны. Он был в числе тех, кто первыми поднимался на высочайшие вершины нашей страны. Одиннадцатый номер жетона «Покоритель высочайших вершин СССР», вручаемый за восхождение на все четыре советских семитысячника, хранится у заслуженного тренера УзССР мастера спорта Вадима Эльчибекова с 1969 года.

Прекрасный организатор и тренер, он возглавлял десятки высокогорных экспедиций на Памир и Тянь-Шань, участники которых добивались успеха на многих вершинах. Достаточно упомянуть такие исполины, как пик Известий, пик Ленина, пик Коммунистической Академии, не говоря уже о всех четырех семитысячниках, покоренных его воспитанниками, ныне мастерами спорта СССР и многократными чемпионами страны по альпинизму, по новым и трудным маршрутам.

Задор, смелость в выборе оригинальных путей к вершинам гор, настойчивость в их достижении, выдержка в случае возникновения нестандартных ситуаций — вот отличительные черты руководителя сборной команды альпинистов Узбекистана.

И кто знает, каким расходом психической энергии, сколькими бессонными ночами достаются Вадиму те «золотые» и «серебряные» маршруты, которые проходят его ребята. «Я чувствую себя намного спокойнее, когда иду на вершину вместе с ними», — говорит Вадим Эльчибеков. А внизу сутками не отходит от рации, когда команда работает на стене или идет многодневный траверс.

4 июля. Прилетел вертолет. С первым рейсом к пику Коммунизма на разведку отправились Эльчибеков, Воронин, Блоштейн и Петров. Из-за облачности разведка дала немного, по крайней мере, площадку для посадки вблизи подножия вершины найти не удалось. Высадка произошла в Алтын-Мазаре.

Вторым рейсом лечу в Алтын-Мазар. Вертолет, послушный рукам опытного пилота Нурхана Камалова, идет правым бортом ущелья Алтын-дара — зеленые склоны, линзы снежников, голубые осыпи и замшелые скалы. И вдруг впереди распахивается ширь долины Муксу — нестерпимым блеском встает громада трех вершин, сросшихся своими основаниями. Снег и лед, скалы и валы морен, крутизна и вертикаль.

Алтын-Мазар — одно из немногих мест на Памире, память о котором надолго останется у того, кто побывал здесь. Уж слишком велик контраст этого уголка с остальным Памиром, в общем-то довольно пустынным. В плоской, будто выровненной армадой бульдозеров долине — ложе древнего ледника, где, гуляет лишь ветер, по руслам небольших речушек и возле родников растут разнообразные травы и толпятся рощи непролазного тальника. Среди рощ можно обнаружить руины когда-то существовавшего селения. Велико ли оно было, судить трудно, но старое кладбище занимает большое продолговатое возвышение и частично соседний склон. Историографы проводят здесь одну из ветвей Великого шелкового пути. Возможно, что вечно-снежные вершины слышали говор европейских наречий много веков назад. Во всяком случае, Алтын-Мазар перестал быть постоянным обитанием людей с тех пор, как с Памира были изгнаны последние басмаческие банды. Единственное человеческое жилье в Алтын-Мазаре сейчас — строения метеостанции, где несут круглогодичную вахту радист и метеоролог. Летом сюда откочевывает только одна семья киргизского пастуха, постоянно живущая в Дараут-Кургане.

Северная оконечность хребта Академии Наук с тремя вершинами Музджилга, Сандал и Шильбе на целых три километра возвышается над долиной. На закате гордые красавцы-пики с нависающими над бездной ледниками отливают червонным золотом. Золотом отливает и купол могильного сооружения Алтын-Мазар на противоположном склоне — захоронение мусульманского святого. Восток всегда был щедр на красочные эпитеты.

Золотая могила. Наполовину скрытое в склоне квадратное сооружение с шлемообразным куполом. Низкая арчовая дверь с металлическим кольцом и запором-скобкой. Внутри глиняный пол без единой соринки. Небольшая пустая ниша. На крыше и куполе множество старых рогов архаров, кийков и просто домашних животных, старый лошадиный хвост на выцветшем тонком шесте, выгоревшие лоскуты ткани. Точно такие же обрывки на ближайшем дереве тала и кустах шиповника. Кусты шиповника розовые, белые, желтые — большие помятые шары. Множество белых и желтых бабочек. При дуновении ветра бабочек становится во много раз больше. Они, порхая и кружа, опускаются на блестящие черные валуны, на щетину травы у ручья, на тропу с пыльными следами лошадиных копыт. При приближении понимаешь, что «бабочки» — это лепестки цветов шиповника. Часть «лепестков» вспархивает, когда касаешься их подошвами или тенью — это действительно бабочки.

11 июля. После недельной непогоды наконец-то открылась синь неба. Вынужденному безделью в Алтын-Мазаре пришел конец.

В пять утра меня разбудил Вадим Эльчибеков:

— Вставай полетим первым рейсом на ледник!

Быстро завтракаем и — в вертолет. С нами еще Вячеслав Воронин.

На темном холодном пьедестале высятся и «плавятся» острые макушки памирских вершин. Вырываемся из объятий ночи, заполняющей долину Муксу. Держим курс в сторону ледника Федченко. А вот и он — укрылся серым моренным чехлом, в прорехах которого видны черные линзы льда. Справа, где отвесы скал сменяются серыми клочьями тумана, появляется ущелье, заполненное ледником. Это Малый Танымас. Во впадинах скал темные мазки ночной тени. На вершинах отблески уже наступившего дня.

Вертолет заворачивает вправо. Внизу — искромсанный трещинами ледник Бивачный. Из облачной пены высовываются ослепительной белизны вершины. Узнаем пики России, Правды, Орджоникидзе, Ворошилова, Известий. Но все наше внимание по понятным причинам обращено на громадную пирамиду пика Коммунизма.

Машина начинает делать круги над ледовыми склонами, которые то дыбятся в небо, то ложатся книзу мягкими пластами. И вот, взметая винтами облака снежной пыли, садится прямо на ледник. Мы быстро выпрыгиваем и, волоча за собой рюкзаки, проваливаясь по колено в снег, отбегаем в сторону. Вертолет, оставив две вмятины в снежном насте, взмывает вверх.

Через час снова слышится гул вертолета. Камалов делает низкий заход и из черного проема открытой двери летят бочки с продуктами и снаряжением. Одна из бочек, ударившись о ледовый выступ, лопается и «фонтан» консервных банок, крючьев и пакетов с сухим молоком всплескивается над ледником. А мы так любовно заворачивали в несколько слоев бумаги каждую баночку!

Вертолет приземляется, хотя это трудно назвать приземлением, — он как бы едва касается колесами снежного наста, а из дверного проема, даже не успевая отскочить в сторону, друг на друга прыгают люди. К нам присоединяются Юрий Кожухин, Владимир Денисов и Георгий Петров. Машина берет курс вниз по леднику, а мы собираем разметанные на несколько десятков метров искореженные банки и лопнувшие пакеты и мешочки. Стаскиваем все на ближайшую морену.

12 июля. Вчера экипаж Камалова совершил шесть несравненных рейсов по маршруту Алтын-Мазар — ледник Сталина. В окружении великолепных памирских пиков прямо на леднике вырос лагерный городок. Шатровая палатка — общежитие, две перкалевые палатки — радиоузел и медпункт, брезентовый тент — загон для баранов (с нами на ледник высадились десять этих животных) и, частично, кухня.

На сегодня остался еще один завершающий рейс. Привожу в порядок свою корреспонденцию в газеты, укладываю письма всей экспедиции — мне отведено несколько секунд на то, чтобы передать пакет экипажу. Решаю совместить эту операцию с киносъемкой. Кадры должны потрясти зрителя — на фоне пика Коммунизма вертолет заходит на сброс, от него отделяются бочки с грузом и плюхаются в снег в нескольких метрах перед объективом.

Выхожу на трассу сброса. За большим ледовым выступом, немного поработав ледорубом, готовлю площадку, откуда будет вестись съемка. Вот уже слышен далекий гул вертолета. Проигрываю будущий кадр, — в визире отлично рисуется каскад ледовых сбросов. Вертолет заходит на свою трассу. Нажимаю на спуск. В объективе белые глыбы льда, мрачные скальные отвесы, штрихи винта и голубое брюхо машины. Отделяются три темных круглых предмета, веду визир за ними. Над головой проносится вертолет. Тюк или бочка — разглядеть не успеваю — беззвучно падает в глубокий снег, подняв фонтан брызг. Нормально! В прямоугольнике снимаемого пространства возникает вторая бочка и прямой наводкой метит в мое укрытие. Инстинкт тянет вниз — в последнее мгновенье успеваю увидеть в визире фейерверк консервных банок. Они со свистом пролетают над головой и крошат лед спасительного выступа. Медленно кружат клочки бумажных оберток.

14 июля. Восточный гребень, которым в f933 году шли впервые к вершине альпинисты, обрывается к леднику огромным черным треугольником скал, на вершине которого должен стоять лагерь «5600». До нас все восходители обходили «треугольник» слева по крутому леднику, а затем по пологим плитчатым скалам. В продолжении этого пути альпинисты находились под угрозой обвала огромного висячего ледника — «мульды». Обвалы наблюдались много раз, по людям просто везло. Мы не стали возлагать надежд на длань господню, а решили проложить выход на «треугольник» по его правой стороне. Мне с группой предстояло сделать это завтра, а сегодня у нас запланирована экскурсия на место лагеря предыдущих экспедиций, недалеко от нас, на боковой морене ледника.

Здесь под склоном пика Орджоникидзе, среди каменных глыб, можно найти даже какой-нибудь «сувенир» — старый крюк или кусок полуистлевшей пеньковой веревки. Наполовину вросла в морену глыба с памятными надписями экспедиций. Тускло выделяются отдельные буквы, с трудом можно восстановить слова, сделанные рукой Евгения Абалакова, художника, первого альпиниста, стоявшего на высочайшей вершине советской земли. Находим и более поздние надписи — наполовину стершиеся фамилии восходителей из Узбекистана. Фамилии, уже ставшие историей, — Нагел, Страйков, Вотрин, Ноздрю-хин и другие. Груда камней в стороне — здесь в 1933 году было захоронено тело носильщика экспедиции Джамбая Ирале. Отваливаем несколько камней и кладем под них небольшой ящик с останками, найденными нами вблизи нашего лагеря. Это ледник за прошедшие 37 лет транспортировал вниз необнаруженное в свое время тело альпиниста Н. Николаева, сорвавшегося с восточного гребня. Теперь две первые жертвы горы покоятся рядом.

20 июля. Над Памиром клубятся, сталкиваясь с вершинами, серые облака. Они обрушивают на ледники шквалы белого снега. Палатки трепещут под напором ветра.

Непогода. Высокое синее небо Памира, такое привычное в прошлые экспедиции, где ты сейчас? Когда же наступит конец вынужденному безделью?

За десять дней нашего пребывания на леднике у подножия заветной горы мы только несколько раз видели наш будущий путь к вершине. Пик все время был скрыт облаками, сквозь прорехи в которых лишь иногда выглядывало лезвие скалистого ребра или освещенный невидимым солнцем далекий склон. Только раз, использовав некоторое затишье, мы совершили выход на «треугольник». Там на высоте 5600 м установлены две палатки с небольшим количеством продуктов.

Лагерь «5600». От него, точно трос канатоходца, тянется вверх узкое лезвие снежного гребня, упирающегося в отвесы скал — шесть скальных ступеней — знаменитые «жандармы» восточного гребня, которые преграждают путь к высотной отметке «6400». Но как пробиться туда, если для работы на «жандармах» требуется не только мастерство скалолаза, но и минимум сносной погоды? Пятеро наших товарищей уже третий день сидят на «5600», чтобы при первой возможности начать обработку скал.

22 июля. Ребята спустились вниз — непогода по-прежнему бушует. В лагерь «5600» подняли еще около сотни килограммов груза.

27 июля. Вчера вдвоем с Валерием Лукиным мы поднялись на «5600», чтобы присоединиться к четверке, которая уже четыре дня работает на «жандармах». Сейчас полдень и мы только что спустились с третьего «жандарма», где поставили палатку промежуточного лагеря. Это «6100». Несколько банок консервов, примус, фляга бензина — вдруг кто-то застрянет на пути к «6400». Четверка — Вячеслав Воронин, Леонид Громов, Николай Харечко и Зинур Люман — навешивает веревки на пятом «жандарме». Успеют ли они сегодня закончить обработку всего пути до «6400»?

В 1933 году целый месяц Евгений Абалаков, Даниил Гущин и Александр Гетье проработали на «жандармах», прежде чем осилить путь на «6400». Экспедиции из Узбекистана в 1959 году понадобилось для этого десять дней.

Валерий сидит на камне возле палатки и наблюдает в бинокль за работой ребят наверху. Около четырех часов дня он: сообщает:

— Все. Спускаются с пятого.

Значит завтра наша очередь «грызть» скалистое ребро.

Сегодня пик Коммунизма преподнес колоссальное зрелище. Когда мы поднимались к отметке 6100 м , произошел обвал висячего ледника, который, по меткому выражению известного альпиниста Николая Гусака, называют также «фабрикой лавин». А было так. Мы с Валерием присели отдохнуть на изгибе гребня. Висячий ледник, как бы стиснутый двумя скалистыми ребрами, одним из которых мы поднимались, образовывал громаду карниза около двухсот метров по мощности. Я вынул кинокамеру, чтобы отснять несколько метров панорамы, и навел ее на ледопад.

— Вот бы сейчас грохнула лавина. Были бы уникальные кадры, — Валерий расстегивал фотоаппарат.

И вдруг в прямоугольнике визира я увидел, как поверхность льда вспучилась и покрылась сеткой трещин, донесся грохот, похожий на звук падающего в лесу дерева. Нажал на спуск кинокамеры, но она не было заведена. Лихорадочно стал накручивать пружину. На ледопаде тем временем все кипело. Наконец-то полный завод! Начинаю снимать. Облако снежной пыли, стремительно разросшись, заполнило все пространство съемки. И тут, вспомнив о собственной безопасности, мы оба ткнулись лицами в снег и вцепились в воткнутые ледорубы. Снежная пыль окутала нас, а грохот донесся уже снизу. Лавина лишь пылевым краем задела гребень. Все ширясь, она понеслась вниз, затем, ударившись об оконечность гребня, значительной частью перемахнула через лагерь «5600», накрыв палатки, в которых, к счастью, никого в это время не было, и закрыла собой весь ледник до базового лагеря.

Впоследствии ребята, находившиеся на «4600», рассказали, что снежный вал (при таком длительном падении лед успевает раскрошиться до снегообразной массы) забил все трещины, выровнял все на своем пути и остановился в двухстах метрах от лагеря, а снежная пыль накрыла его целиком. Ударной волной все палатки были свалены. Ребята со смехом вспоминали, как они мчались вниз по морене без оглядки.

Другая группа, восемь человек, в эти минуты поднималась в лагерь «5600», проходила участок крутого снежно-ледового склона. Вдруг над группой появилось белое облако и, опустившись быстро вниз, исчезло, покрыв все вокруг значительным слоем снега. И только выйдя наверх, все увидели поваленные палатки лагеря «5600» и поняли причину странного снегопада.

28 июля. Вдвоем с Валерием вышли на обработку. Восемь часов утра. Яркое солнце. Быстро проходим четыре обработанных «жандарма». Пятый из них — самый трудный. Восьмидесятиметровая громада скалы, опутанная веревками. Вот почерневшая плетенная из сезаля — следы штурма тридцать седьмого года; выбеленная непогодой толстая крученая из пеньки — ею пользовались альпинисты в тридцать третьем. Кованый крюк с кольцом. Оборванная веревочная лестница. Реликвии альпинистской славы!

Рядом вбиты наши крючья. К ним карабинами пристегнута капроновая веревка. Она открывает путь наверх на вершину пятого «жандарма». Здесь на последнем крюке мотки веревок. Нам предстоит навесить их на шестом, самом огромном «жандарме».

Догружаем рюкзаки веревками, крючьями, карабинами. Я усаживаюсь на скальный гребень верхом для страховки, а Валерий уходит по нему к подножию шестого «стража горы».

Шесть часов возились мы с шестым скальным бастионом. Лед, скалы и неожиданно глубокий снег при выходе наверху. В семь вечера Валерий Лукин вогнал крюк в трещину скалы на высоте 6400 м . Мы выложили из рюкзаков высотную палатку и продукты на площадку, где должен разместиться еще один высотный лагерь.

Спуск на «5600» прошли легко и быстро. Лагерь «5600» разросся, сюда сегодня поднялись из базового лагеря все, кто собирается на штурм пика Коммунизма.

Вечером Вадим Эльчибеков объявил состав штурмовых групп. Первой к вершине должна была идти группа Хамида Яхина, в ней Георгий Петров, Борис Блоштейн, Александр Путинцев и Сергей Черепанов. Вторая группа — Вячеслав Воронин, Зинур Люман, Владимир Уржунцев, Николай Харечко, Леонид Громов и Валерий Лукин. Мне доверялось руководство третьей группой, в которую вошли Владимир Денисов, Юрий Кожухин, Вадим Рассоха и Валерий Сидоренко. Две группы должны выйти в путь завтра, наша — через день. Мне такой «расклад» не по душе. Пытаюсь доказать, что группа заранее обречена на неудачу. Денисов и Сидоренко до этого ire выходили из базового лагеря, Кожухин малодеятелен па высоте, Рассоха только оправился от ангины. Прошу сделать перестановку с группой Воронина или отдать нам хотя бы Лукина. Воронин против перестановки, отдать Лукина согласен. Не возражает и сам Лукин. Вопрос о выходе оставлен до утра. Всю ночь не могу уснуть.

29 июля. Поднимаюсь рано — все равно не спал. Разжигаю примус, готовлю завтрак. Затем, не зашнуровывая ботинок, шаркаю к палатке Эльчибекова. Он уже не спит, а может, не спал вовсе, курит. Вадим очень переживает за успех восхождения, за всю экспедицию и каждого участника ее в отдельности.

—  Доброе утро, — говорю я ему.

—  Здравствуй, — отвечает он. — Обиделся?

—  Конечно. Сам знаешь, сколько раз был здесь. А теперь! Ну что за группа? Денисов... Кожухин...

—  Понимаешь, я хочу, чтобы на вершину взошли все. А вы по следам... Лукина можешь забрать в свою группу — Сидоренко заболел. И вот что... Пусть Денисов и Кожухин выходят сегодня первыми. Остальной народ обгонит их до «6400». А сам с Лукиным тоже сегодня — последними. Успеешь, если в двенадцать?

— Успеем. Спасибо, Вадька! — Я помчался кормить свою «хилую» команду.

До двенадцати я отлично поспал и вскоре мы с Валерием Лукиным уже топали по гребню. Сверху были слышны голоса — впереди нас тринадцать восходителей растянулись по маршруту, чтобы к вечеру собраться всем вместе на биваке «6400».

«6400». Палатки едва уместились на узком гребне. Вадим Рассоха колдует над примусом — его кулинарные таланты недосягаемы даже на высоте. В нашем жилище пока свободно — Денисов с Кожухиным еще не пришли, мы обогнали их на пятом «жандарме». Правда, наши рюкзаки полегче — вчера занесли часть индивидуального груза.

Подсчет окончательного веса вечером дает трудно транспортируемую цифру.

— Может, пересмотрим  наличность и пожертвуем чем-нибудь?! — предлагает Кожухин.

Пересчитали банки, концентраты, мешочки с крупой, сухарями, спичками, солью и отклонили «жертву».

— Я оставляю запасной свитер, могу что-нибудь взять к себе, — говорит Лукин.

Но у него палатка, которая с каждым ночлегом будет только прибавлять в весе. А запасной свитер есть у каждого, — я тоже оставляю свой и один фотоаппарат. Хорошо бы и кинокамеру! Одних кассет только восемь. Правда, они у Лукина. А что, если изменить тактический план штурма? Завтра подняться только до 6800, но налегке. Затем спуститься вниз. Акклиматизация от этого только улучшится, сэкономим и силы. Мои ребята соглашаются. Кожухин вспомнил, что подобным образом польские альпинисты шли на семитысячник Ношак в Афганистане и добились положительных результатов.

Иду с этой идеей к «воронинцам». Излагаю. Они согласны. Воронин, на нем груз ответственности за общее руководство, сходил к «яхинцам», но те почему-то отказались.

30 июля. Вперед вышли приверженцы темпового восхождения. Мы выходим налегке и вскоре догоняем их. На отдыхе предлагаем подкинуть нам часть груза, но получаем сначала обидный отказ. Но потом они уступили.

«6800» — это пологое снежное плато. Снег глубокий. Поземка и хлесткий ветер. Помогли группе Яхина установить палатку и ушли назад.

— Ничего, — успокаивал себя Зинур Люман, видимо, он переживал разрыв. — Завтра махнем на «7100». В Гималаях на такой высоте набирают в день восемьсот метров.

С таким настроением Люмана можно одолеть этот интервал пути за день. Он может без отдыха месить снег на высоте часами. Этот парень из Чирчика удивительно силен и вынослив, в прошлогоднем восхождении на Победу именно он «отпахал» все снежные участки.

31 июля. Но даже Люман сегодня не выручил нас. Ночью выпал новый снег и вчерашние следы исчезли. На путь до «6800» потратили времени даже больше, чем вчера. Группа Яхина пробилась на «7100». Тремястами метров выше видна на перегибе гребня их палатка. Можно при необходимости разговаривать. Они шли это расстояние восемь часов.

1 августа. Вышли в десять. В двенадцать были на «7100». Группа Хамида Яхина идет к вершине. Мы видим пять крохотных фигурок на гребне — вот они показались на первом перегибе, прошли провал. Очень долго не появляются на предвершинном «ноже», а появившись, идут очень медленно. Наконец, около пяти вечера исчезают среди скал вершины. А еще через три часа мы поздравляем наших товарищей, первыми в этом
году ступивших на высотный полюс Родины, отпаиваем их горячим чаем. Задаем вопросы, ответы на которые знаем заранее. Мы расстались с ними всего два дня назад, а как они изменились — обветренные,  осунувшиеся  лица  с  печатью    усталости. Запавшие, но с каким-то радостным блеском, глаза.

2 августа. Натягиваем на себя все теплые вещи и в восемь часов выходам навстречу холоду и ветру.

От «7100» сразу вверх — крутой снежный взлет — триста метров. Эти метры стали решающими при первом покорении пика. Только Евгений Абалаков осилил их и ушел к вершине. В конце «трехсотметровой дорожки» лег обессилевший Николай Петрович Горбунов, сразу же после старта сошли с нее другие участники штурма. Им было трудно — они были первыми. Мы же открываем счет третьей сотне восходителей.

Триста метров... Шаг... еще один, второй, третий... вон до тех фирновых застругов... маленький отдых стоя, опершись на ледоруб. Еще... теперь вон до того изгиба тропы. Шаг — два вдоха, еще шаг... До чего же бесконечен склон! Оглядываюсь — палатки на «7100» рядом.

Но крутизна постепенно перешла в широкий некрутой гребень. За гребнем, уже по ту сторону вершины, сквозь прорехи в облачности проглянули новые вершины. Они внизу и кажутся отсюда карликовыми, только пик Евгении Корженевской высится снежно-скальным ребристым островом. Дохожу до места, где под защитой снежного надува укрылись от ветра ребята из группы Воронина.

— А где Леша? Далеко? — спрашивает меня Слава Воронин.

— Нет, не очень. Идет вместе с Валеркой.  Сейчас придут!

— Ждать долго. Мерзнут ноги, а дальше нужна веревка.

— Можно мне вместо Лешки? — спрашивает Вадим Рассоха, который все время шел следом.

— Давай. — И связка Воронина уходит по узкому гребню, откуда ветер слизывает снежную пыль.

Остаюсь один и оглядываюсь вокруг. Внизу весь Памир, и ни одна вершина уже не может дотянуться до высоты, которой достигли мы. На юге, откуда, как большая белая река, течет ледник Федченко, стоят три большие вершины — пики Революции, 26 бакинских комиссаров, Фиккера. Далеко на востоке в белесой дымке белеют пики Ленина и Дзержинского. На запад — гребень с резкими выходами скал. Это путь к вершине. Там властвует ветер и последние метры к заветной цели — сплошная снежная завеса.

Достаю веревку для нашей связки. Вскоре слышится хруст снега, и Леша с Валеркой присаживаются рядом для отдыха. Спрашиваю, далеко ли Денисов и Кожухин. Отвечают, что далековато, идут очень медленно. Ждать пришлось действительно долго, когда наконец появились эти двое. Связка Воронина успела скрыться на конце узкого гребня.

Подошли и сразу без слов рухнули в снег. Через некоторое время Юра Кожухин поднял голову, смахнул с лица очки:

— Слушай, «Денис» все время спит. На каждой остановке. Все время бужу. Вот и сейчас.

Толкаю Володю — действительно спит.

—Володя, Володя! «Денис»! — спит. Трясу сильнее. Еле поднимает голову. Тру ему снегом лицо — вяло отмахивается и молчит. Минут через пять удается расшевелить.

Связались — и по свежим следам вверх. Вот это темп... А я-то думал, что еле плелся до этого. Скорость была спринтерская в сравнении с этим черепашьим шагом.

Но на первый взлет мы все-таки выходим без остановок. Отсюда виден весь путь, что остался до вершины. Два волно-подобных взлета и во всей своей красе предвершинный «нож»— крутой снежный гребень с черной каймой скал справа. На нем видны пять фигурок — это Воронин. Успокаиваюсь, что отстаем не так уж сильно. Но что это? Они идут вниз... Что произошло? И тут же догадываюсь — так они уже были там! На вершине! Неожиданно для самого себя ускоряю шаг, но веревка не позволяет продвинуться. След в след идет Валерий, за ним Леша. А в метрах сорока Кожухин и Денисов.

Подходим под «нож». Здесь придется подождать — с первой группой будет трудно разминуться. Денисов уснул опять. Холодно. Мерзнут ноги. Ждем.

— Чего сидим? До верха полчаса, — подходит к нам Воронин. — И показывая на Денисова, — а что с ним?

— Спит.

— Как?

— Так, — чувствую, что раздражение против этих двоих сейчас выхлестнет наружу. Говорю и сам не узнаю собственного голоса. Почему мы должны гнать их на вершину? Они же не желают. Пусть ждут нас здесь.

— Стой! Не шуми. Сейчас я их быстренько растормошу. А ну, подъем! — это подошел Коля Харечко и почему-то начал командовать.

Лукин встал и идет к «ножу», я отстегиваю от нашей веревки карабины Кожухина и Денисова и вместе с Громовым иду следом. А Коля что-то там шумит и шумит.

«Нож» при ближайшем знакомстве оказывается не таким уж сложным. Глубокие следы в прочном снегу. Досаждает снег, который летит не сверху, как   должно быть, а как-то со всех сторон одновременно. А вот и перегиб гребня. Это вершина. Одиннадцать лет назад я впервые увидел эту гору. Одиннадцать лет стремился к ней. И вот я здесь. Шрапнель поземки. Ветер. Холод. Скалы в снежных застругах. Огромная сланцевая плита, поставленная вертикально. Рядом миниатюрный бюст Ленина. Читаю: «От альпинистов Днепропетровска». Мемориальная доска — челябинц посвятили свое восхождение 100-летию со дня рождения Владимира Ильича. В плотном конверте — фотографии двух    мальчуганов — «Просим не снимать — подрастут,  снимут  сами. Папы». Записка — в  обычной банке из-под кофе.

Лукин достает вымпел нашего общества и укрепляет его па скале. Несколько фото- и кинокадров — и вниз. Из мешанины снега и ветра показываются две фигуры — Денисов и Кожухин. Затем следом Коля Харченко. «Зачет!» — кричит он и поворачивает свою связку назад. Нагибаюсь и беру на память парочку холодных обломков камня.

На спуске был все тот же хлесткий ветер и тот же колючий снег, снова была возня с сонным Денисовым и усталость. Что было с Денисовым? Все просто. Накануне, мучаясь бессонницей, он принял лишнюю дозу снотворного.

6 августа. «6800». После успешного подъема на «7495» мы спустились на «6800». И вот уже третий день не можем сдвинуться с места. Такого сильного ветра еще не было. Стойки палаток погнуты. Полотнище на той грани, когда вот-вот должен кончиться запас прочности. Мы не рискуем высунуться из мешков. Только высокая снежная стенка спасает нас от вынужденного общения с бушующей атмосферой. Мы не можем сварить еду или хотя бы приготовить горячий чай. Нашей настырности хватает только на чуть тепловатую воду.

7 августа. Ветер стих внезапно. Это было еще до рассвета. Мы быстро сложили вещи в рюкзаки и выкатились из примятых к снегу палаток. Кое-как скрутили их.  Внутрь рюкзаков эти комья ткани и льда не залезли — приторочили сверху.

А к вечеру, пройдя вниз тем же маршрутом, пришли в наш такой теплый и уютный базовый лагерь.

Базовый лагерь. Он очень изменился за наше отсутствие. Ледник под ним успел протаять метра на полтора. Теперь в шатровую палатку вела лестница, умело сработанная из ящиков. В загоне для баранов значительно поредело наше исхудавшее стадо. Посреди лагеря появилась черная трещина, через которую перекинут мост с веревочными перилами.

Непогода изрядно потрепала нас на спуске, мы отсыпаемся, отъедаемся. Литрами пьем воду. Обезвоженный организм требует свое, каждый из нас потерял на высоте около десяти — двенадцати килограммов.

Вадим Эльчибеков попросил каждого ответить на вопросы своеобразной анкеты, чтобы знать «запросы» восходителей при последующих штрумах гор. В числе вопросов был и такой: «Что более всего хотелось на маршруте?» Имелось в виду из еды и напитков. Когда я ответил, что хотелось много обыкновенной водопроводной воды, то сочли за юмор. А мне действительно более всего хотелось пить и, хотя талой воды в кастрюле всегда хватало, жажда мучила постоянно.

8 августа. Сегодня должен быть решен вопрос, кто пойдет на штурм пика Коммунизма по северо-восточному контрфорсу. Вопрос, естественно, интересует каждого. «Старички» считают, что им еще далеко до «пенсии», а «молодежь» надеется на свою силу и ловкость и на отличный аттестат после первого штурма.

Первое, уже прошедшее заседание тренерского совета твердо решило — на новый маршрут пойдут пять человек. Одной палаткой. Доводы совета резонны — на маршруте нет удобных мест для ночлегов, некоторые участки будут камнеопасными. Нужна мобильная быстроходная группа.

В углу палатки-салона шепотом что-то обсуждает «молодежь». Слышу, как кто-то воскликнул: «Если возьмут меня...» И опять шепот. А на кухне идет второе заседание. Притих Гоша Петров, он дважды был на вершине и мечтает, естественно, о третьем. Входят члены совета. Немая сцена. Так кто же пойдет на новый штурм, кому доверено защищать честь узбекского альпинизма?

— Воронин — руководитель, — называет Эльчибеков первую фамилию. — Люман. Путинцев. Калинин. — Вадим делает паузу — ... и Блоштейн. Все молчат. Названные, знаю по себе, переживают тихую радость. Неназванные — любой может догадаться, что переживают они.

Ко мне подошел Гоша Петров, поздравил и предложил теплый подшлемник. Я поблагодарил, подшлемник взял, чтобы не обидеть.

С этого дня мы стали готовиться на маршрут — латали палатку, пострадавшую при первом штурме, тщательно подбирали «слесарню» — крючья, карабины, лестницы, молотки, джумары и прочую альпинистскую премудрость, отдавали предпочтение снаряжению из дюраля и титана.

В который раз я перебирал все, что отложил на маршрут, надеясь обнаружить что-нибудь ненужное. Хорошо Путинцеву, по плану он пойдет на маршруте первым и без рюкзака.

Двенадцать килограммов общественного груза — на этот вес моя власть не распространяется. Остальное... Два фотоаппарата, запас пленки, (от кинокамеры, с которой ходил на первый маршрут, отказался), спальник, куртка пуховая, две пары очков, три пары шерстяных носков, четыре пары рукавиц: пуховые, шерстяные, меховые, брезентовые, каска, подшлемник и т.д. и т.п. Итого двадцать пять килограммов. Может, взять всего один фотоаппарат? Потом буду жалеть. Интересно, сколько у других? Спросил Люмана. Оказывается, столько же. И это без двух фотоаппаратов. Успокоился.

А над Памиром опять бушевала стихия. Вершины купались в облаках. Часто шел снег. Даже здесь, в базовом лагере, защищенном громадой пика Коммунизма, лопались от ветра оттяжки палаток. Солнце было редким гостем над пасмурными ледниками.

Альпинизм, особенно высотный, отличается тем, что требует неистощимого запаса терпения — ходовая погода может отсутствовать неделями. Если бы меня спросили, что мы делаем в горах в свободное время, я бы ответил: «Ждем. Ждем погоду».

Наконец, небо стало все чаще и чаще заглядывать в разрывы мглы; облака, превратившись в белые шлейфы, потянулись с подветренной стороны вершин. Они еще не сползли с гор окончательно, когда мы вышли в путь.

15 августа. Ранним утром Слава Воронин повел нас к паутине ледниковых трещин — он ходил сюда в разведочный выход — и мы оказались под началом маршрута.

Наверху висели каскады ледопадов. Казалось, их держит только чудо. У основания стены, перекрывая друг друга, белели лавинные конусы. И среди этого хрустального хаоса льда темными бастионами за облака уходил крутой контрфорс скал, который нам предстояло пройти. Он станет на несколько дней нашим пристанищем, нашей дорогой, нашим препятствием.

Мы сидели на увесистых рюкзаках и смотрели на маршрут и друг на друга. Возможно, каждый оценивал в этот момент трудности, которые предстояло преодолеть, оценивал себя и тех, с кем предстояло делить эти трудности, есть из одной кастрюли и одной ложкой. Да, даже вес ложек был учтен — на пятерых их было всего две.

Первым поднялся Слава: «Что ж, начнем?»

Связавшись и взгромоздив на плечи рюкзаки, мы начали косой траверс под скалы по ледовому склону. Зубья «кошек» вгрызались в лед, оставляя при каждом шаге десять отметин. Сверху вдоль скал просвистел камень. Так... началось! Второй пролетел метрах в двадцати впереди. Снова свист. Нужно быть начеку. Вот опять. На этот раз метит прямо в нас.

Подпустив скачущий по ледовому склону, как мячик, скальный обломок, легким движением в сторону ушел от камня Саша Путинцев. Точно так же от следующего увернулся Зинур Люман. А предупреждающие свисты, к счастью, редкие, раздавались снова и снова. Выбирать безопасную позицию очень мешала веревка.

— Славик, давай отстегнемся! — он идет впереди.

— Думаешь, будет лучше? — А мы уже лихорадочно в это время отщелкивали карабины. Путинцев, выбирая на ходу освободившуюся веревку, быстро, почти бегом, двинулся к скалам. Мы мчались следом, почти забыв о весе за плечами, не контролируя шаги и дыхание. Камни пролетали рядом. Что-то небольшое чиркнуло по каске. Нам везло. А вот и скалы. Но здесь тоже бьет!

— Сюда! Ко мне! — кричит Путинцев. Он уже метров на сорок выше и чуть правее от нас. Прямо в «кошках» по скальным ступеням лезем к нему, а наш путь по льду в это время с грохотом пересекает целая лавина камней.

Саша Путинцев — лучший скалолаз в нашей команде. Он вогнал в скалу первый крюк и ловко пошел вверх — веревка, словно белая трещина, прорезала серый выступ скалы. Вскоре сверху донесся его голос: «Готово. Давай!» Сколько раз потом на маршруте мы слышали это короткое «Готово, давай!» — Саша Путинцев удивлял своим искусством.

Быстро и надежно Путинцев отрабатывал одну веревку за другой. Уже к трем часам дня мы прошли пять веревок, то есть около двухсот метров. На этом уровне по плану намечалась первая ночевка. При наблюдении за маршрутом где-то здесь просматривалась удобная скальная площадка для установки палатки. Мы планировали ставить биваки независимо от времени их достижения, а путь впереди при наличии светлого времени обрабатывать, навешивая все свободные веревки. Но Саша или не заметил места планируемого ночлега, или игнорировал его. Он шел легко и быстро; мы едва успевали с заменой веревок. Так прошли еще пять. Близился вечер, а до второй запланированной ночевки было далеко. Пришлось искать что-нибудь подходящее. Уже в сгустившихся сумерках заметили чуть в стороне слева небольшой уступ. Оказалось, что за скалой он переходил в узкую полку, на которой можно было сносно провести ночь.

Расширили полку, выложив ее край отдельными камнями, и на этом пятачке поставили палатку. Вообще-то обыденное «поставили» мало подходило для этого и других биваков на маршруте. Палатка была расчалена крючьями в разные стороны, а мы, как в авоське, сгрудились внутри — кто сидя, кто полулежа. Нет никакого сравнения с покинутым комфортом базового лагеря, где вечерами горел электрический свет и квартет гитар услаждал слух высокогорным репертуаром.

Ночью нас разбудил грохот сшибающихся друг с другом глыб ледового обвала. Он доносился сверху. Прижавшись друг к другу, мы сбились в дальний угол палатки. Грохот нарастал. Последовал короткий толчок, словно кто-то сильно дернул палатку снаружи, полотнище больно хлестнуло по лицу, по пологу застучали крупные градины. ...Кажется, пронесло. Грохот затих внизу, на леднике.

А утром мы увидели вылизанный желоб левее нашего контрфорса и вмятый в трещины скал снег, а то место, где по плану намечали ночевку, было погребено под глыбами льда.

18 августа. Эти строки пишу уже на плато «6800». После того первого дня на маршруте с каждым шагом, с каждой пройденной вверх веревкой окружающие вершины становились для нас все ниже и ниже. Сначала открылся вид на пик Коммунистической Академии, затем показалась трапеция пика Гармо. На юге грудой айсбергов начали синеть главные вершины Язгулемского хребта. И вот уже, как белые облачка, в пропитанном синью мареве появились вершины далеких Гиндукуша и Каракорума. Там на территории Пакистана стояли «восьмитысячники». Работая на страховке, я подолгу рассматривал эти белые призраки. Суждено ли нам когда-нибудь померяться силами с ними или с подобными им вершинами Гималаев?

Сегодня мы закончили работу на контрфорсе. Именно работу — тяжелую, выматывающую, без перерывов на обед. Скалы и лед. Скалы, залитые льдом. Узкие фирновые гребни, на которых достаточно легкого порыва ветра, чтобы потерять равновесие. Ладони рук, несмотря на рукавицы, покрылись мозолистой коркой от постоянного общения с веревкой.

А сегодня перед нами опять легло плато «6800». Нашли укрытую брезентом «заброску» — шекльтоны, канистру бензина, мешочек с продуктами. Во всю ширину поставили палатку. Можно было перемещаться независимо от веревки по этой белой плоскости. Под ногами твердь плотного снега, а не бездна на добрый километр.

19 августа. Еще в полной темноте нас поднял неугомонный Боря Блоштейн.

— А ну просыпайтесь, лодыри! Кому чай? Кому кофе? Все готово, все подано. — Он и на стене всегда просыпался и вставал раньше всех, тихо готовил завтрак.

В восемь часов утра связались по рации с базовым лагерем. Эльчибеков передал, что все ребята желают нам успеха при штурме. Да, в этот раз решили «делать» вершину с плато. Оделись потеплее, обулись — уже в шекльтоны — и вышли. Впереди Люман, наш «главный специалист» по снежным вопросам. За два перехода поднялись на «7100». Еще через два были на вершинном гребне. Отличный темп. Никаких усталостных ощущений, что были в первый подъем, нет и в помине. Шли легко и просто.

На выветренной мелкой осыпи следы ночевки — пустые банки, облатки от медикаментов, а рядом — удлиненная груда камней, на ней каска и ледоруб. Смотреть не стали — прошли мимо. На снежных участках предвершинного гребня множество следов. На Памирском фирновом плато, до которого отсюда по высоте более километра, разглядели черные точки. Это люди. Такие же точки обнаружили на гребне пика Кирова.

Вот и знакомый «нож». Он весь истоптан следами, успел обтаять и стать острее и круче. В три часа дня мы вышли к знакомой сланцевой глыбе. На ней появились новые предметы, оставленные на память вершине: большой брелок из Эстонии, фотография обнявшихся парня и девушки, флаг, уже потрепанный ветром. Извлекаем записку — вчера здесь побывали альпинисты из Донецка и из московского спортивного общества «Труд». Москвичи писали, что свое восхождение посвящают памяти Блюма Голубкова, умершего из-за сердечной недостаточности на высоте 7400 метров . Так вот чьи ледоруб и каска лежали на гребне! Москвичи «играли» в классе траверсов и двадцать один день шли своп маршрут от пика Ленинград до пика Коммунизма.

Ярко светило солнце, ветра не было, но без рукавиц руки мерзли. Мы сделали серию вершинных снимков, запечатлели круговую панораму и начали спуск. В пять вечера были уже в своей палатке на «6800».

20 августа. В базовом лагере нас ждали теплые объятья и роскошный стол. Его украшением был огромный торт, художественно расписанный с помощью медицинского шприца Сережей Черепановым. А испечен он был нашим доктром Анатолием Назаренко.

23 августа. Весь груз и весь состав нашей мощной экспедиции перебазировался на двадцать километров ниже. На пыльной террасе ледника Бивачного будем ждать вертолет — Камалов обещал прилететь 25—26-го. Дежурные заняты своим делом: не так-то просто накормить такое количество людей. Мы с Путинцевым совмещаем солнечные ванны с работой, пока свежи в памяти детали, необходимо сделать описание пройденного маршрута. Это будет отчет, который ляжет на стол компетентной и всезнающей Судейской коллегии Федерации альпинизма СССР. От содержания отчета и его качества даже иногда, пожалуй, больше, чем от трудностей пройденного маршрута, зависит судьба команды, ее место на чемпионате, ее медали.

Итак, мы писали отчет. Обычные наименования вещей в нем звучали замысловато и витиевато — строение скал называлось их структурой, разрушенность — расчлененностью, количество снаряжения — арсеналом, а обыкновенная радость общения — психологической совместимостью. Подходили ребята, называли нас писателями и предлагали замысловатые словечки, извлекая их из недр своей памяти. Иногда хохотали — такие были слова.

28 августа. 25-го был вертолет. Сделал два рейса в Алтын-Мазар. При третьем прилете сбросил только записку: «Сломал «ногу», задел за камень, лечу на ремонт в Бухару. Ждите».

Ждем. Продуктов — ноль. Воды — целый ручей. Может, пора уходить через метеостанцию на Федченко и перевал?... Дождались. До свидания, вершины! До свидания, ледник Бивачный! До свидания, Памир! До новой встречи!