|
|
Альпинисты Северной столицы. Выпуск 335.
Пожелание
Анонсы новостей и публикаций
(по состоянию на 07.03.2009г.)
Драбкин Игорь Абрамович (05.05.1939) – Ленинград. Физик, окончил ЛГУ в 1961. Директор института – Ленинградское отделение института источников тока (1988-1994), продолжает активно работать...
Рудаков Валерий Сергеевич (05.03.1939-23.08.1986) – Ленинград. Закончил ЛГУ, физик-теоретик, к.ф-м.н. Всю жизнь проработал в ЛГУ: научный сотрудник, замдекана физического факультета...
Клуб альпинистов «Санкт-Петербург» вновь готовит – треккинг к высочайшей вершине мира – к Эвересту.
Смотрите Непал - удивительная страна...!!!.
Выезд в Непал в октябре-ноябре 2009 года (в период самой устойчивой погоды…!).
Трек начнётся в столице Непала Катманду (фото Андреева). А далее Вы уведите удивительные горы Ама-Даблам и Эверест.
Цена – 1.200-1.600 долларов.
Председатель Клуба альпинистов «Санкт-Петербург» Герман Андреев
Драбкин Игорь Абрамович (05.05.1939) – Ленинград. Физик, окончил ЛГУ в 1961. Директор института – Ленинградское отделение института источников тока (1988-1994), продолжает активно работать ученым-физиком в московском институте. Первое восхождение – 1961, последнее – 1988. КМС – 1968. Инструктор: 1 категории (1984).
Рудаков Валерий Сергеевич (05.03.1939-23.08.1986) – Ленинград. Закончил ЛГУ, физик-теоретик, к.ф-м.н. Всю жизнь проработал в ЛГУ: научный сотрудник, замдекана физического факультета, секретарь парторганизации физического факультета, секретарь парткома ЛГУ. МС СССР – 1968, но не стал оформлять, т.к. заявил: «Без Драбкина не буду оформлять… Мы с ним начинали, в месте и будем офолрмлять!…». Драбкин был разжалован в а/л «Баксан» в 1962 за то, что перебегал реку по заграждению – вместе с Рудаковым, но заметили только Драбкина…! Общественная работа – Председатель секции ЛОС ДСО “Буревестник” (1959-1961).
ВАЛЕРИЙ РУДАКОВ – ПОСЛЕДНИЙ РОМАНТИК КОММУНИЗМА
Борис Павлов,
профессор ЛГУ
Бессменным заместителем декана на физическом факультете Ленинградского университета, начиная с 1950 года, был доцент В.И. Вальков. Валентин Иванович был серьезен и немного глуховат, что позволяло ему настойчиво переспрашивать посетителей и просителей до тех пор, пока они не уясняли себе суть, а нередко и безнадежность задаваемого ими вопроса. Летом он возил некоторых своих любимых студентов, в том числе и Бориса Новикова, Бориса Разбирина и Людвига Фаддеева – на Ладогу, стоял лагерем на Наионсари (он называл его Каионсари – карта была плохая), ловил рыбу и демонстрировал эскимосский переворот на байдарке. Не у всех студентов переворот получался. С легкой руки Валентина Ивановича, физический факультет превратился в физкультурный – правда, с легким физическим уклоном. В кабинете декана, где обычно сидел Валентин Иванович, стояли кубки и висели вымпелы за победы наших спортсменов во всевозможных соревнованиях и чемпионатах – университетских, городских и даже всесоюзных. Поэтому никого не удивило, когда с приходом нового декана Юрия Викторовича Новожилова вторым заместителем декана – помощником Валькова – стал наш знаменитый спортсмен – альпинист, талантливый физик-теоретик Валерий Рудаков.
К тому времени он уже был легендарной личностью: ездил в альплагерь с самим ректором академиком А.Д. Александровым, катался с ним на горных лыжах, недавно защитил диссертацию о явнорешаемых моделях в задачах рассеяния с высшими моментами, под руководством Юрия Николаевича Демкова, и, конечно был кумиром студентов. Его образ с уверенными движениями и ясными фразами, точно соответствовал настроениям, сложившимся в краткий период хрущевской оттепели: Валерий Сергеевич распространял вокруг себя дух оптимизма, с ним все было просто и надежно – он был абсолютно предсказуем и решал возникающие проблемы неформально и по сути дела.
Я общался с Валерием впервые именно по поводу каких-то студенческих дел. Оказалось, что мы ведем занятия в одной студенческой группе: он – по физике, а я по математике. Наши оценки успехов группы почти буквально совпадали и мы быстро договорились о совместной тактике и расписании зачетов на время сессии. Экзамены мы оба рассматривали не просто, как проверку знаний и способностей студентов, а как важный этап в процессе обучения – «упаковку» выученного материала. Позже Валера сформулировал эту идею так: «…еще Жан Клод Кили (знаменитый горнолыжник) считал, что наибольший эффект дают тренировки на предельном уровне усталости». Студенты у нас в те годы были замечательные: Миша Семенов-Тянь-Шанский, Сережа Набоков, Сережа Авдонин, Витя Шубов, Марина Пеккер. Оказалось, что Валерий хорошо знает лично каждого из них и связывает их имена с трудными задачами, которые они решали по его предложению.
Примерно в это же время Валерий стал членом партии. Вступить в партию его убедил Юрий Викторович, который хорошо понимал, что партийный коллектив физиков, состоявший почти сплошь из фронтовиков уже не может служить механизмом управления факультетом в новой – после-оттепельной – обстановке. Валерий Сергеевич сразу же нашел свой стиль поведения в партийном коллективе: одновременно прямодушный и активный. Помню как он восхищался острыми вопросами, которые задавал ректору наш ветеран Василий Георгиевич Пичугов на партийной конференции университета. И сам Валерий, став секретарем парторганизации физиков, не избегал острых вопросов. Это в большой мере могло создать в те годы обстановку справедливости и ответственности в Институте физики и на факультете. Мы действительно были полны оптимизма, а незначительные тени в углах не казались опасными, и практически в каждом конкретном случае неприятные проблемы удавалось разрешить по совести – по крайней мере, так нам казалось.
Вскоре Валерий Сергеевич был избран секретарем парткома университета. Этот момент совпал с приходом в университет нового ректора Валентина Борисовича Алесковского – бывшего ректора технологического института.
Сейчас мне кажется, что возникновение Валерия Рудакова во главе парткома тогда не было случайным – он был выдвинут на этот пост определенной группой членов Ученого совета университета, которая отлично понимала какие опасности в себе таит приход в университет на место ректора «варяга», привыкшего единолично решать судьбы своего института в течение почти десяти лет, опираясь лишь на свой профессиональный авторитет и административный опыт (академик Владимир Иванович Смирнов успокаивал нас по поводу прихода нового ректора: «Университет – огромный корабль, ничего неожиданного с ним новый ректор сделать не сможет!»). В университете положение ректора было иным – он a priori не мог быть диктатором, ибо его собственный научный авторитет распространялся, лучшим образом, на один – два факультета. Влияние, необходимое для руководства университетом в целом, основывалось на более широких принципах и должно было удовлетворить более общие критерии, чем «просто» профессиональная успешность, или административная ловкость. Главным из них являлась способность ректора продемонстрировать личный этический пример. Практически оказалось, что успешность ректора в университете определяется именно по этому параметру.
Александр Данилович Александров – самый яркий ректор нашего университета в послевоенный период – увлекал всех сотрудников своим примером не только в науке и в преподавании – он был блестящим геометром и любимым лектором, о котором ходили легенды, но и в решении трудных кадровых вопросов. Он восстановил на работе в университете Льва Николаевича Гумилева – известного этнографа, который трижды сидел в тюрьме в годы репрессий. «Один раз – за папу, Николая Степановича Гумилева, который был расстрелян большевиками в 1921 году по делу сенатора Таганцева, другой раз – за маму, Анну Ахматову, а третий раз за себя» – вспоминал Лев Николаевич. Александров принял в университет на работу талантливейшего тополога Владимира Абрамовича Рохлина, который стал душой перестройки на современный лад всего преподавания математики.
ПАМИРСКИЕ ПУТЕШЕСТВИЯ НИКОЛАЯ КОРЖЕНЕВСКОГО
Избранное из неопубликованного полевого дневника
П. Ф. Пэтэрс
От редакции:
В основу предлагаемого вниманию читателей очерка легли избранные страницы из неопубликованного полевого дневника русского офицера царской армии, любителя-путешественника, а позже известного ученого-географа и большого знатока природы Средней Азии, члена-корреспондента Академии наук Узбекской ССР Николая Леопольдовича Корженевского (1879 - 1958).
"Чрезвычайно интересный фактический материал заключен в объемистом дневнике путешествий Корженевского 1903 - 1914 годов, в котором Николай Леопольдович делал ежедневные записи, находясь на Памире... Однако прочитать дневник довольно сложно, поэтому он до сих пор не издан", - писал в своей книжке "Н. Л. Корженевский" (Ташкент, 1977) кандидат географических наук и заслуженный мастер спорта по альпинизму В. И. Рацек. В ранее изданной книге "Пять высочайших вершин СССР" (Ташкент, 1975) он поясняет, почему этот уникальный труд хранится не в Государственном архиве Узбекистана, а в его домашней библиотеке: "Через несколько лет после смерти Н. Л. Корженевского Е. С. Корженевская (его жена) передала мне, в качестве дара, эту объемистую книгу"... Будем надеяться, что дневник и поныне в этой семье.
"С Владимиром Иосифовичем Рацеком судьба свела меня еще в 1966 г., когда я, работая на Студии хроникально-документальных и научно-популярных фильмов Узбекистана, в поисках основы для своей дипломной работы обратил внимание на сценарий Рацека "Проблема", - рассказывает автор очерка кинорежиссер Пеэт Пэтэрс. - Картина была задумана как рассказ о проблеме отступания ледников из-за всеобщего потепления климата. А это представляет исключительно важную проблему для земледельцев среднеазиатского региона. Лента, которая позже была награждена на кинофестивале республик Средней Азии и Казахстана, ввела меня не только в мир гор, но и позволила познакомиться с такими выдающимися учеными-гляциологами, как С. В. Калесник (Ленинград), В. Л. Шульц (Ташкент), Ф. Ф. Давитая (Тбилиси), М. А. Петросянц (Ташкент), Г. К. Тушинский (Москва)... С тех пор, в течение 14 последних лет жизни В. И. Рацека (он скончался в Ташкенте 13 октября 1980 г.), мы встречались с ним, обсуждая разные свои "кинопрожекты", пока не остановились на персоне Н. Л. Корженевского, 100-летие со дня рождения которого было не за горами. С тех пор я не раз держал в руках дневник ученого. Почерк Н. Л. Корженевского, если не вникать в суть написанного, смотрится визуально очень хорошо. Но разобраться в написанном ввиду его витиеватости чрезвычайно трудно. Поэтому я и предложил В. Рацеку обратиться за помощью к опытным расшифровщикам, что впоследствии и было сделано. И в последние дни уходящего 1977 года, получая от Рацека традиционное новогоднее поздравление, я обнаружил там приписку: "Дневник расшифрован. Буду издавать". Вот по расшифрованному варианту дневника, полагаясь на добросовестность расшифровщиков, и были написаны несколько вариантов киносценария".
Автор нашей публикации - кинорежиссер и киносценарист Пеэт Феликсович Пэтэрс, член Союза кинематографистов России - родился в Таллине в 1937 г. Работал кондитером, тренером по борьбе, ассистентом кинорежиссера на "Таллинфильме". В 1965 г. окончил режиссерский факультет ВГИКА (мастерская Р. Л. Кармена). П. Пэтэрс - лауреат международных и всесоюзных кинофестивалей, автор 10 фильмов о горовосхождениях и о прикладном аспекте этого вида спорта, снятых на киностудиях Узбекистана, Украины, Таджикистана, РСФСР, Эстонии. Альпинизм - это отдельная глава в его творческой и общественной деятельности. Пээт Пэтэрс - первый из советских кинематографистов, кому удалось провести профессиональную киносъемку на вершинах таких горных гигантов, как пик Ленина (7134 м) и пик Коммунизма (7495 м). В течение ряда лет он был заместителем председателя комиссии пропаганды Федерации альпинизма СССР, а в начале 80-х освещал работу первой советской гималайской экспедиции на Эверест в качестве спецкора газет "Советская Россия" и "Комсомолец" (Ростов-на-Дону). В 1979 году Пэтэрсу был присужден литературный приз Союза кинематографистов Эстонской ССР за лучшую критическую статью года - "В защиту Вийралта".
В публикуемом ниже очерке вся орфография и пунктуация в дневниковых записях Н. Л. Корженевского приведены к современным правилам русского языка.
В городе, где я тогда жил, была "Гора" - высокая и величественная. Однако она, как это ни покажется странным, почти не привлекала моего взора. Да и люди вокруг тоже лишь изредка поглядывали на нее, что-то при этом судачили и тут же продолжали делать свои дела. По меньшей мере раз в неделю я проходил мимо, но существование "Горы" в моем сознании было столь же естественным и само собой разумеющимся, как каждодневные восходы и заходы солнца.
"Горе" от этого, разумеется, было ни жарко ни холодно, ибо она попросту была... Вполне возможно, что мое безразличие к "Горе" происходило и оттого, что по профессии я не географ, не историк и даже не геолог. К тому же я не догадался воспользоваться услугами одного "горного гида", с которым меня свела судьба. Именно в те годы я познакомился с полковником-географом, заслуженным мастером спорта по альпинизму Владимиром Иосифовичем Рацеком, одним из членов группы географов П. Н. Рапасова, открывших в 1943 г. самый северный семитысячник планеты - пик Победы на Тянь-Шане. От тогдашнего дома Рацека до "Горы" было всего каких-нибудь 15 минут хода, и стоило мне заикнуться о желании повидаться с "Горой", как оно было бы тут же удовлетворено. Действительно, чего проще! Мой путь к Рацеку, как правило, пролегал по улице Шелковичной, вблизи которой и была "Гора".
- Но постойте! - воскликнет тут читатель. - Что-то здесь не сходится! О какой же горе посреди Ташкента вы говорите? В этом городе нет вообще никаких гор. Ближайшие Чимганские горы только в пятидесяти километрах от города.
Ох уж этот зоркий читатель!
Что правда, то правда, - гор в Ташкенте нет. Более того, город представляет из себя ложбину на плоской местности, образно говоря, вдавленную в горячий песок сковородку - отчего там так и "жарит" летом.
Но гора тем не менее существовала!
Поднявшись немного по склону, уже легко было заметить в глубине широкого ущелья Сель-дары громадный вал во всю долину, почти нацело запиравший ее - конец ледника Федченко... Я с удовольствием и интересом рассматривал ущелье Мук-су [Здесь и далее при цитировании сохранено старое написание всех встречающихся географических названий.] при освещении ясного осеннего дня. Первое, что я заметил, это то, что Борубаш течет из ледника, который спускается между западной стороной Муз-джилги и еще каким-то пиком, расположенным к западу от Муз-джилги. Ледника Кара-сель мы достигли через три часа скорой езды. Лошади остались с Тохтуром в конце тропинки, а я с Халметом пошел пешком дальше, чтобы лучше рассмотреть детали. Пройдя версту по крутому склону, заваленному громадными камнями, я взобрался на конгломератовый гребень и с него стал рассматривать ледник. Нас разделяла р. Мук, идущая уже одним руслом, и два вала конечных морен ледника Кара-сель. Поверхность его представляется сильно каменистой, и притом с более значительным падением, чем я то предполагал раньше... Подъем на ледник едва возможен, отчасти по крутизне и отчасти по изрытой его поверхности. На заднем плане ледника оказались мощные ледяные горы и среди них особенно громадный куполообразный пик, который я хотел бы назвать пиком Евгении (курсив мой. - П. П.)... Высота этого пика вряд ли меньше 25 тыс. футов [1 фут = 30,48 см, 25 тысяч футов = 7620 м.]. Во всяком случае, он не меньше трех красавцев Алтын-мазара [Речь идет о трех памирских вершинах Мазарских Альп: Музджилга (6297 м), Сандал (6080 м) и Шильбе (5820 м), располагавшихся в северной части хребта Академии наук, напротив селения Алтынмазар]. ... Я сфотографировал его как в двух видах, так и ущелье Мук-су на память о своем взбалмоченном путешествии.
Так была открыта гора!
Случилось это 22 августа 1910 года. У Николая Леопольдовича Корженевского, к тому времени уже известного в России путешественника и гляциолога, не было необходимости вырезать имя близкого и любимого человека на доске какой-нибудь скамейки или выводить его в виде известной заборной формулы Женя+Коля=... Ученый нарекал им вторую по высоте горную вершину тогдашней Российской Империи. В ту пору высочайшей географической точкой России была вершина имени покойного генерал-губернатора Туркестана К. П. Кауфмана на Заалайском хребте Памира (ныне - 7134-метровый пик Ленина). Правда, последующие 33 года привели к новым географическим открытиям, которые отодвинули 7105-метровый пик Евгении на четвертое место среди горных великанов Советского Союза. В начале 30-х гг. были нанесены на карты высочайшая вершина Памира и СССР - пик Сталина (ныне - пик Коммунизма) высотой 7495 м, а в 1943 г. - пик Победы на Тянь-Шане - 7439 м. И все же пик Евгении оказался достойным памятником глубокоуважаемой спутнице жизни. С годами к скромно названной открывателем вершине прибавилась и фамилия ее "хозяйки". Сегодня пик Евгении Корженевской очень популярен и известен среди альпинистов мира - за 60 лет восхождений сумели подняться до ее вершины около 1500 наших и зарубежных горовосходителей, проложив туда одиннадцать оригинальных маршрутов.
Евгения Сергеевна Корженевская, именем которой и была названа эта гора, жила в Ташкенте, где в 1966 - 1967 гг. жил и я, не придавая тому обстоятельству должного значения. Жаль, и даже очень! "Горе" было отпущено тогда еще два года жизни.
Но обо всем этом я узнал лишь семь лет спустя, когда однажды весенним днем в Ташкенте листал пожелтевший от времени дневник Николая Корженевского, подаренный В. Рацеку Евгенией Сергеевной незадолго до ее смерти. Она скончалась в Ташкенте 5 февраля 1969 г. на 88-м году жизни. "Храню эту бесценную реликвию как бесподобный документ времени", - сказал Владимир Иосифович. - "Жаль только, что "Мысль" не взялась издавать ее. Академик О. Агаханянц, кажется, не лучшим образом охарактеризовал эти полевые заметки исследователя, и все встало..." После кончины В. Рацека эту историческую драгоценность, надеюсь, берегут его дочери Надежда и Ирина, последовавшие по стопам отца-географа. Приведенные выше строки и последующие мысли-наблюдения Н. Л. Корженевского взяты из этого до сих пор не изданного дневника, в котором отражены путевые заметки ученого 1903 - 1914 гг.
Ну а теперь настало время рассказать о самом Николае Леопольдовиче Корженевском, о географе и большом знатоке природы Средней Азии, о человеке, перешагнувшем из романтического века девятнадцатого - в наш бурный двадцатый. Возможно, именно поэтому он кажется нам человеком из далекого прошлого. Так это показалось и коренному ташкентцу Владимиру Рацеку, который жил с Корженевским в одном городе не один десяток лет. Позже он вспоминал:
В майские праздники 1937 года я был в командировке в городе Ош. С небольшой компанией работников местного комитета физкультуры и спорта мы отправились на маевку вверх по долине Акбуры [Река, протекающая через город Ош]... С высоты я увидел на противоположном берегу Акбуры группу людей, обступивших седовласого человека. Недолго думая, по стальному тросу, натянутому через реку для измерения расхода воды, я перебрался к ним. Ребята бурно приветствовали мой смелый и безрассудный поступок. Оказалось, что это студенты третьего курса географического факультета САГУ [Среднеазиатский государственный университет - ныне Ташкентский государственный университет] во главе с Николаем Леопольдовичем Корженевским. Для меня это было полной неожиданностью. Корженевского я считал по крайней мере сподвижником Пржевальского, давно умершим... С группой студентов я и провел остаток дня. Нужно ли говорить, с каким вниманием мы слушали удивительные рассказы этого эрудированного человека, наделенного, кстати, еще даром великолепного рассказчика. Николаю Леопольдовичу не было тогда и шестидесяти лет.
А родился будущий маститый географ 19 февраля 1879 г. в селении Завережье Невельского уезда Витебской губернии (ныне - Псковская область) в дворянской семье. Отец Леопольд, литовец, был родом из Ковенской губернии, а мать - полька. Здесь, возможно, у читателя возникает сомнение: не перепутаны ли национальности родителей? Но нет. В Центральном государственном архиве Узбекистана [Личный фонд Н. Л. Корженевского (Р-2273; 235 ед. хр.) был приобретен архивом в 1961 г.], где хранятся личные документы Корженевского, я видел автобиографию ученого, им собственноручно написанную. Вскоре после рождения Николая семья Корженевских переехала в Костромскую губернию. Детство и школьные годы будущего ученого прошли в усадьбе Нероново Солигаличевского уезда, где его отец, специалист по лесоводству и агрономии, занимал место управляющего. В 1897 г. молодой Корженевский окончил костромское реальное училище и намерен был продолжать учебу в университете. Однако этой мечте не суждено было сбыться. Неожиданная тяжелая болезнь отца существенно сказывалась на материальном положении семьи, и мечту о высшем образовании пришлось поменять на учебу в Киевском военном училище.
Приобретенные еще в юношестве такие качества, как целенаправленность и организованность, выдвинули молодого Корженевского сразу в когорту лучших юнкеров училища. В 1901 г. по окончании училища для прохождения дальнейшей службы он имел право выбирать любой гарнизон государства, Петербург включительно. Однако новоиспеченный подпоручик (младший лейтенант) изъявил желание служить в захолустном городишке Ош в окраинном Туркестане. (Так называлась территория, приблизительно соответствующая сегодняшним Узбекистану, Киргизии и Таджикистану вместе взятым.) Такое решение озадачило педагогов училища во главе с генералом Шуваевым - одаренный юнкер был у них давно уже на примете, и они имели на него свои виды. Но годы учебы в училище превратили Корженевского в дисциплинированного и физически закаленного молодого человека, который умел ценить время; его пытливый ум искал более широкое поле деятельности. А заброшенный богом и людьми Ош именно это и сулил ему - город был воротами на Памир. Через него прошли памирские экспедиции Б. Л. Громбчевского, Г. Е. Грум-Гржимайло, М. М. Воскобойникова, И. В. Мушкетова, Н. А. Северцова, А. Шульца, Б. А. Федченко и многих других...
Направляясь на место службы, Корженевский выбрал, на взгляд современного читателя, несколько странный маршрут - через Каспийское море. Но в те времена это был, пожалуй, один из самых распространенных путей в Туркестан. Не обошлось и без приключений - по дороге у него украли чемодан со всем его небогатым скарбом. В Ош он прибыл с двадцатью копейками в кармане, да и те достались извозчику, привезшему молодого офицера в штаб 10-го Туркестанского стрелкового батальона.
В начале XX века Ош был небольшим уездным городком, где проживали 15 - 20 тысяч человек. Разумеется, не было там общественной жизни, стоившей упоминания, отчего многие офицеры картежничали и убивали время в гулянках. Николай Корженевский выбрал иной путь: ни минуты без дела. В свободное от работы время он стал мастерить себе электрическую динамо-машину, которая, к великому удивлению сослуживцев, давала ток. "Возни с устройством моей электростанции было очень много, но это с лихвой вознаграждалось тем удовлетворением, которое я получил, когда в моей комнате вспыхнули первые лампочки", - не смог он сдержать своей радости.
В числе его первых служебных дел была организация гелиографной связи (устройство для передачи световых сигналов по принципу отражения солнечных лучей) между городами Ош и Джалал-Абад. Николая Корженевского назначили руководителем специальной команды. Подготавливая себя к выполнению новых обязанностей, Корженевский стал целыми днями пропадать на Ошском телеграфе, овладевая техникой приема и передачи телеграмм. С этим делом он, по свидетельству очевидцев, справлялся основательно. Вскоре новый гелиограф установили в центре Оша на вершине горы Сулейманташ (Сулейман-и-Тахта). Жителями Оша не осталась незамеченной увлеченность молодого подпоручика, и они "наградили" его титулом "профессор", который Корженевский стал официально носить лишь четверть века спустя. Но тогда это прозвище досталось ему из-за его "профессорской" рассеянности. Словом, он ушел с головой в свою туркестанскую жизнь. Только вот мечта о памирском путешествии не давала покоя. Да тут еще масла в огонь добавили только что прочитанные сочинения начальника Памирского отряда капитана А. Е. Снесарева "Краткий очерк Памира" (1902) и "Памиры" (1903). Отметим, что капитан Андрей Евгеньевич Снесарев - впоследствии крупный русский и советский востоковед и военачальник (генерал-лейтенант), а также узник Соловецкого лагеря, где он и скончался.
Но вот мечта сбывается!
По распоряжению штаба округа на Корженевского возлагают организацию на Памире беспроволочного телеграфа для нужд Памирского сменного отряда. Наконец-то он сможет отправиться на Памир!.. Для этого он срочно командируется в Ташкентскую астрономическую обсерваторию для занятий по определению астрономических пунктов и метеорологических наблюдений. Ему нужен целый ряд приборов, и он их получает в Ташкенте. Похоже, что именно здесь Корженевский приобретает ту самую толстенькую тетрадь в черном коленкоровом переплете, ставшую тем дневником, который мы в дальнейшем не раз будем с Вами, дорогой читатель, перелистывать. Он вносит туда список полученных приборов: карманный хронометр Фродзама, барометр-анероид Нейя, барометр-анероид Рейнахера, гипсотермометр Фуса, малый круг Гисстора с ртутным горизонтом, термометр воздуха, фотографическая камера, компас... Далее он очерчивает себе план-задачу. Для Общества акклиматизации, например, "собрать семена и корневища красивоцветущих или душистых высокогорных растений. Приложить и засушенные растения для определения вида, и краткие сведения: на какой почве, высоте и прочее". Для Общества землеведения ему необходимо вести "наблюдение над световыми явлениями на больших высотах..." Но основной круг вопросов связан с Горным обществом: "Описание путешествия с фотографиями; метеорологический журнал; собрание горных пород и минералов; формы оледенений ледника, морены, мощность, движение, характер, форма поверхности в связи с физическими и геологическими условиями; Зорь-куль. Полное описание и исследование органической жизни; гербарий; черепа животных; туземцы (раса, рост, форма головы, цвет волос и глаз, быт, одежда)..."
И вот распахнулись ворота на "крышу мира".
Ранним утром 22 июня 1903 года небольшой экспедиционный караван Корженевского и его немногочисленные спутники: солдат Ошского гарнизона Семен Сазонов и многоопытный караванщик Мирзамат покинули город Ош. К концу трудного дня они добрались до небольшого поселка Гульчи, где и остановились на ночлег. А на следующий день, в 4 часа 40 минут пополудни, Николай Леопольдович открыл в Гульче свой дневник и под заголовком "Путешествие на Памир, в Вахан [Вахан - юг Горно-Бадахшанской автономной области Таджикистана] и Шугнан [Шугнан - Хорогский район, земли вокруг современного Хорога]" записал туда черными чернилами свои первые впечатления:
Остался один совершенно, один со своими думами и чувствами... Остался один на два месяца, а может и больше. В душе какая-то пустота. Нет желаний, нет и великой потребности анализировать свою цель и поступки. Впрочем, думаю, что это безразличное состояние есть нечто временное... Приехали вчера в Гульчу поздно, и крайне утомленные... Пришлось одолевать два очень тяжелых, особенно на спусках, перевала "Така" и "Гул-таш". Лошади с величайшим трудом шли на низ, а мой охотник и кирекеш [караванщик], которым пришлось трудиться на перевалах в темную ночь, прямо-таки замучились, одолевая проклятые спуски. Тропинка порой совершенно теряется в массе камней и приводит к крупнейшим отсыпям. Прямо-таки непостижимо, как, без видимой тропинки, при отчаянных нажимах, шла вьюченная лошадь с моими приборами и пожитками. А между тем, хотя очень поздно в ночь, но все-таки благополучно, ежели не считать побитого воздушного термометра, кирекеш с охотником попали в Гульчу. Спины лошадям, впрочем, набили порядочно, так что ввиду этого решили тут устроить дневку...
|
