|
|
|
|
|
|
| Альпинисты Северной Столицы |
|
ЕвгениЙ Константинович Иорданишвили
Ушел из жизни Евгений Константинович Иорданишвили, воспитанник Ленинградского университета, доктор технических наук, профессор Политехнического университета, Заслуженный деятель науки России, академик и вице-президент Международной термоэлектрической Академии, МС СССР, заслуженный путешественник России, один из основоположников сложных высотных путешествий Ленинградских спортсменов в горах. Более 50 лет назад мы узнали о нём заочно, по слухам о том, что где-то на Тянь-Шане группу восходителей завалило лавиной. И, скорее всего они бы там и погибли, но одному из спортсменов удалось выбраться из-под снега. Он то и перетянул чашу весов судьбы в сторону жизни. Тогда мы не знали ни имени, ни его фамилии. Много позже мы узнали подробности из воспоминаний Игоря Остроухова, тогдашнего председателя маршрутной комиссии Ленинграда, из рассказа участника и героя этой истории Бориса Полоскина «Лавинное танго», опубликованного в его книге «За убегающим горизонтом». В 1959 году Евгений Иорданишвили, а
тогда – просто Гоша, организовал сложный
поход в Центральном Тянь-Шане. Он
поставил перед собой более чем достойную
цель: впервые пройти с ледника Южный
Инылчек на ледник Звездочка через
перевал Высокий (около Поначалу все шло нормально, группа прошла ледник Южный Инылчек от слияния с ледником Звездочка до верховий, преодолела все, что положено, и впервые в истории вышла на перевал Высокий.
Вот что пишет об этом Б. Полоскин: «Гоша дошел до середины поля, крикнул "Ура!". Как еще выплеснуть эмоции? Обняться с другом? Он сказал: «Ну, Сеня…», – поднял руку для рукопожатия, но неожиданно повалился на бок и исчез под снегом. Трещина!? На перевальной точке!? Такого не может быть! В мгновение ока мы были у своих рюкзаков, где на снегу змеились наши страховочные веревки. Пристегнувшись, я крикнул Толе: «Страхуй!», – и пополз к зияющей трещине. Из глубины ледника доносились нечленораздельные звуки. Заглянув в жутковатый мрак дыры, я увидел на глубине примерно десяти метров окровавленное Гошино лицо. Он отфыркивался кровью, его слова булькали во рту. Чтобы хоть что-то сказать, не веря своим глазам, задаю дурацкий вопрос: – Гошка, ты живой? В ответ он что-то промычал. Ясное дело – живой, а цел или не цел, пока непонятно. Руки его подняты вверх, будто он уже сам собрался карабкаться по ледяной стене. Целы руки. Пристегнуться к веревке сможет. Слава Богу, в трещину спускаться не надо. – Бросаю веревку, осторожно! – крикнул я, словно опасаясь, что узел проводника на ее конце может доконать его. Послышался щелчок карабина, и потом ясная команда: «Тащи!». Но поднять одному человеку вертикально вверх другого – невозможно, да и веревка, врезаясь в фирновый снег, создает сильный тормоз, и может быть просто перерезана льдом, который всегда есть под снегом. Моя спина играла роль уступа, по которому она, поднимаясь, скользила. Тянули ее несколько человек. Неожиданно из глубины трещины раздалась следующая команда: «Фотографируйте!». Алик послушно побежал за фотоаппаратом. Кадры получились отменные. Если бы они были цветными, то ими можно было бы пугать недругов. У Гоши был сломан нос, травмированы – крестец и левое колено.
Несмотря на сильную боль, самостоятельно передвигаться сможет. Все в порядке. На перевале только снег – ни камня, ни льда. Нет традиционного тура из камней, из которого можно было бы извлечь записку предыдущих восходителей и положить свою. По распоряжению начальника она все же составляется: «18
августа 1959 года, в 13:55 туристская группа
ДСО "Труд"…, руководитель Е.
Иорданишвили поднялась на перевал
Высокий. Замеренная высота – Вкладываем записку в заранее подготовленную банку из-под сгущенного молока и ледорубами, крышками от кастрюль наваливаем на нее небольшой снежный холмик. Поверх расстилаем вымпел нашего спортивного общества. Встаем в кружок. Гоша снимает на кинопленку. Какая-то неприятная ассоциация с этим небольшим снежным холмиком, накрытым нашим спортивным штандартом. Вспоминается Урал Усенов, фотографировавший нас – уходящих из гостеприимного лагеря алма-атинских альпинистов, расположенного на морене в устье ледника Звездочка. Он – единственный оставшийся в живых из двенадцати человек, неудачно штурмовавших этот пик Победы. Он восемнадцать часов простоял на дне ледовой трещины, ожидая помощи. Он в числе первых поднялся на этот непокорный пик в составе группы Виталия Абалакова. И он – герой, легенда фотографирует нас – никому не известных «туриков», как презрительно именуют нас альпинисты. Почему? Зачем? Нахожу только одно объяснение – мы потенциальные трупы. В тот миг я понял, что мы затеяли серьезное дело, пошли на смертельный риск». Исходя из совокупности всех обстоятельств, группа выбрала путь спуска по снежному, а значит лавиноопасному склону. Может быть, все бы и обошлось, но так получилось, что в одном месте кто-то оступился, сорвался и сорвал связку. Этого возмущения среды оказалось достаточно, чтобы пошла лавина. Лавина
протащила группу около «Почему Гоша так скрючился и не откапывается? С трудом поднимаюсь, иду к нему. Левая Гошина рука поднята, застыла в пионерском салюте. Откапываем его с помощью ледорубов: я одну ногу, Семен – другую. Полчаса назад, попав в трещину, Гоша сломал нос, теперь лавина ему руку вывернула: везет же человеку на острые ощущения!
К тому же ему приходилось все время сбрасывать петлю веревки, которая захлестывалась вокруг его шеи. Гоша – крупный мужик. Таким – приметным – в горах больше шишек достается. – Боря, вправь мне руку, просит Гоша. Я не решаюсь. Он просит Семена. Тот пытается. Рев тяжело раненого зверя оглашает окрестные горы… Гоша лежит справа от меня. Его больная левая рука замотана во что-то теплое и вздернута вверх. Время от времени он звучно фыркает, продувая полости поврежденного носа… Гоша застыл на коленях в молитвенной позе, словно встречал нас низким земным поклоном. Молча, не поднимая головы, он протянул для рукопожатия свою здоровую правую ладонь, левая рука по-прежнему отдавала пионерский салют (позже в Ленинграде на рентгеновском снимке он увидит, что вдобавок к вывиху у него сломана лопатка). Фыркнул – звучно прогонять воздух через поврежденный нос стало для него привычкой… Он все время требует, чтоб ему вправили руку. И этим по очереди занимаются, то Сеня, то Алик. Они извлекают из него такие вопли, какие, наверно, исторгали палачи из жертв в застенках гестапо. Но наш начальник никак не хочет смириться со своей неполноценностью и, отдохнув, просит повторить пытку вновь и вновь. Наконец, кляня нерешительность и бестолковость своих друзей, начинает изучать анатомию своего плеча и заниматься самоистязанием». Положение было критическое. Четверо из шестерых не могли продолжать спуск самостоятельно. Евгений Иорданишвили с вывихнутой рукой и, как выяснилось позже, сломанной лопаткой проявил завидное мужество, продолжая контролировать ситуацию и руководить действиями группы. Он принял единственно правильное решение: ставить палатки, четверым наиболее травмированным оставаться в палатках, а двоим, во главе с Борисом Полоскиным, спускаться вниз и бежать за помощью. Опять слова Полоскина: «Боря, надо попробовать спуститься. – Тихо просит он. – Ты сам видишь…». Он кивает в сторону Толи, он просит не за себя, за него. И фыркнул, как точку поставил. Гоша напутствует, пофыркивая: – В двенадцать часов дайте звуковой сигнал, где бы вы ни были, чтобы мы знали, что у вас все в порядке. Если до часу не спуститесь, возвращайтесь в лагерь. Иначе засветло не пройдете Звездочку». Дорога оказалась сложной и заняла более двух суток. Ночью, когда идти стало невозможно, Борис с Семеном положили на лед свою страховочную веревку, сели на нее и стали мерзнуть. Они помнили слова Е. Иорданишвили «При собственной температуре плюс тридцать пять человек чувствует страшный холод и озноб. При тридцати трех приятная теплота разливается по телу, смыкаются глаза». Всю ночь они пели песни и иногда приплясывали, чтобы не замерзнуть. Этот метод проверен многократно. Песня согревает и помогает терпеть невзгоды. Видимо происходит что-то наподобие воздействия молитвы на верующих христиан или медитации в восточных религиях. На третий день измотанные и помороженные они добрались до базового лагеря альпинистской группы В.И. Рацека и привели их на помощь своим товарищам. Опять слова Полоскина: «Да, не многим удавалось выбраться самим из лавины. На таких горы как бы ставят свой знак качества. Из присутствующих в палатке только мы с Сеней имеем такую отметину». И пусть группе пришлось воспользоваться посторонней помощью, но мужества от участников всей этой истории не отнимешь.
В истории горовосхождений Евгений Иорданишвили останется символом стойкости и мужества.
Это
было лишь заочное знакомство с Евгением.
Лично мы узнали его уже в XXI веке. Сначала во втором томе АСС (в Характерной
является его книга «Вместе
со страной» о плеяде ученых
Ленинграда-Петербурга в отечественной и
мировой науке и технике, издательство «КАРО»
Всё начинается с академика А.Ф. Иоффе, организатора – создателя четырнадцати (!) научно исследовательских институтов Академии наук в СССР. Если бы в то время фиксировались достижения в книге рекордов Гинесса, у Иоффе точно не было бы конкурентов! Так вот Е.К. Иорданишвили начал свою профессиональную деятельность младшим научным сотрудником в институте полупроводников под его непосредственным руководством и за два дня до кончины А.Ф. Иоффе накануне его восьмидесятилетия ещё обсуждал с ним проблемы своей первой диссертации. А чего стоит рассказ об идеологах и создателях Советского ядерного щита Юлии Харитоне и Якове Зельдовиче, живших и работавших десятки лет, как сейчас принято говорить, в «золотой клетке» – сверхсекретном городе Сарове, под неусыпной охраной КГБ. С тонким юмором Е.К. Иорданишвили рассказывает про бытовые детали этой жизни. Например, шоферам, возившим ученых в черных ЗИС-ах в Москву и обратно, руководством КГБ было запрещено повторять любые слова, услышанные ими из уст своих высокопоставленных пассажиров. И вскоре в гараже, где обслуживались автомобили, заметили, что шоферы совершенно перестали материться. Или небольшая сценка 29 августа 1949 года в Семипалатинске в 5 часов 55 минут на рассвете, когда успешно сработала первая советская атомная бомба, присутствовавший на испытаниях Л.П. Берия (соруководитель проекта) поздравил участников. Затем он взял трубку полевого телефона и властно приказал дежурному на другом конце линии: – Сталина. – Разбудить, дело государственной важности. И через минуту: – Товарищ Сталин. Получилось! Всё как у американцев! Полный успех! И молчание. Маршал слушает. Все молчат. Лицо Берия приобретает растерянное выражение. – Извините, товарищ Сталин. Трубка повешена. Все молчат. Курчатов спрашивает тихим голосом: – Что он сказал? – Он сказал, что уже знает. Просил всех поздравить… История не комментирует эту сцену. Был ли это «актёрский экспромт» вождя, или в районе взрыва был «ещё один», о котором не знал даже Берия, и кто взял телефонную трубку за несколько секунд до него. И, наконец, рассказ про Льва Термена, который, сидя в тюрьме, изобрёл подслушивающую систему в виде огромной мембраны, полтора метра в диаметре, которую надо установить около того, кого хочешь подслушать, и облучать радиоволнами с большого расстояния. Говорящий звуками своего голоса вызывает колебания мембраны, а она отражает радиоволны и модулирует их своими колебаниями. Дальше уже дело техники – принять модулированный радиосигнал на большом расстоянии и воспроизвести разговор. Термена за такое изобретение из тюрьмы выпустили и наградили сталинской премией, но подслушивать надо было американского посла в Москве, а в посольство работников КГБ, естественно, не пускали. Берия долго мучился над вопросом, как пронести мембрану в посольство. Легенда рассказывает, что Сталин спросил однажды: «Лаврентий, не слыхал ли ты про троянского коня?». После этого посол США в СССР Аверелл Гарриман получил подарок от московских пионеров – резное панно из красного дерева с изображением Государственного герба США. Подарок был повешен в кабинете посла над его рабочим столом. Спецслужбы не обнаружили в панно встроенную мембрану и восемь лет КГБ слушал разговоры в кабинете чрезвычайного и полномочного. Можно только удивляться и восхищаться огромному объёму информации и мастерству изложения материала Евгением Иорданишвили в этой книге. Но ещё больший восторг вызывал его домашний музей, в котором были собраны сувениры со всех концов света, где путешествовал Евгений. Здесь были китовые ребра во всю стену и позвонок от его хребта в качестве табуретки с острова Шпицберген. Камни с Килиманджаро и Фудзиямы. Сувениры из американской Патагонии и Юго-Восточной Азии. С первого взгляда было понятно, что ты находишься в квартире Заслуженного путешественника России. Светлая память о Евгении Константиновиче Иорданишвили навсегда останется в его произведениях и в наших сердцах. | ||||||||||||||||||
|
